Выпуск № 3 (32) | 1936 - страница 13

Выступление тов. КНИППЕРА

Говорить о всем комплексе возникающих вопросов — значит смазать настоящую большую дискуссию о советской музыке, которую мы должны провести в самое ближайшее время. Лебединский допустил одну очень серьезную ошибку. Нельзя сбрасывать со счетов советской музыки Шостаковича. Нельзя забивать гвозди в гроб Шостаковича. Ему надо помочь выправиться. Чтобы разобраться, каким образом композитор, который учился в советском техникуме, в советской консерватории и вырос целиком при советской власти, пошел по пути формалистического трюкачества, нужно посмотреть его творческую биографию, ибо она близка биографиям многих из нашей молодежи. Для музыкального Ленинграда того времени характерны театральные постановки: Шрекер — «Дальний звон», Стравинский — «Петрушка» и «Пульчинелла», Кшенек — «Джонни» и «Прыжок через тень», Альбан Берг — «Воццек». Дальше — в Ленинград приезжает Хиндемит. Шостакович несомненно ко всему этому прислушивается. У него есть большая склонность к сатире. В поисках прообразов для выражения своих сатирических мыслей он попадает в плен «Маленькой сюиты» Стравинского, произведений Кшенека и других западных композиторов. Вся группа, которая окружала Шостаковича, и прежде всего Соллертинский, кричали, что Мясковский и «мясковщина» — это начало гнусного провинциализма, который процветает в Москве. Такова среда, в которую попал Шостакович десять лет назад. Типичный формалист Щербачёв также не мог не влиять на психику Шостаковича. «Ижорский завод» — просто скверное сочинение. Симфония № 3 — типичный образчик формалистской музыки, к тому же крайне не оригинальной. С точки зрения Щербачёва мы провинциалы, нам надо стыдиться показывать свою отставшую на 40 лет музыку, мы должны исполнять западноевропейскую музыку, вооруженную «современной техникой», «стоящую в первых рядах искусства».

Когда я встал на путь массовой музыки, один из старших товарищей сказал мне, что он приветствует мое стремление создать массовую симфонию, но тон его говорил о том, что музыка эта все же «второго сорта». Шостакович, несомненно, понимал, что говорить о новом старым языком нельзя, но в поисках этого нового языка попал на неверный путь. Беря формальные приемы западных композиторов, он невольно протаскивал и чужое содержание. Результаты так называемой политики РАПМ, с одной стороны, критика Соллертинского и К^о, с другой, сделали Шостаковича человеком, замкнувшимся в себе.

Ликвидация РАПМ была кое-кем понята как торжество тех, против кого она боролась, и с этого момента влияние Шостаковича, как главного «гонимого», катастрофически растет. Несомненно влияние Шостаковича на Желобинского, Дзержинского, Хренникова и других композиторов. Очень стыдно, что «Леди Макбет» могла за границей считаться советской музыкой. «Светлый ручей» хуже «Леди Макбет», эта вещь абсолютно беспринципна.

Два года Шостакович обещал написать вещь для Красной армии. В прошлом году он должен был пойти в плаванание на «Авроре». Готовился прием, назначен был день его приезда, но он так и не поехал.

Как наши композиторы знакомятся с окружающей жизнью? Мы не знаем масс и ничего не делаем, чтобы познакомиться с ними. В колхозы на заводы ездили только самотеком, по собственному желанию. Когда 20 человек молодежи хотели поехать во время январских каникул 1935 г. в командировки, то им это не удалось из-за отсутствия средств в союзе. Композиторы хотят видеть страну и учиться у народа.

Прокофьев оказывает громадное влияние на нашу молодежь. В прошлом году он указывал в печати, что пишет «две музыки», одну для масс, а другую — я не понял для кого, может быть, для потомков!

Люди боятся создавать новые формы.

В Союзе композиторов нет внимания к творческой личности композитора, нет наблюдения за тем, как и в каком направлении развивается данный композитор. ССК должен драться за то, чтобы вся композиторская масса была правильно ориентирована и шла по правильному пути.

Выступление тов. КАБАЛЕВСКОГО

Было бы большой ошибкой считать, что весь смысл статей «Правды» в том, чтобы вызвать дискуссию, которая продлится несколько дней; среди некоторых критиков и композиторов существует настроение, что вот начинается какая-то... пятидневка или декада отмежевания, — об этом свидетельствуют хотя бы выступления Поляновского и Сеженского. Непониманием смысла статей можно объяснить и слова Книппера о том, что Шостаковича «кладут в гроб» и наша задача в том, чтобы «не забивать гвозди в этот гроб».

Статьи «Правды» — первый урок настоящей критики. Если он полезен для Шостаковича, который относился ко всякой критике нетерпимо, то, полагаю, что для нас всех он также полезен. Наша задача не снижать тона этих статей.

Смысл этих статей не в том, что критикам надо каяться, и не в том, что «покрыли» Шостаковича: они дают четкую перспективу развития советского музыкального творчества. И не в том суть, кто талантливее: Дзержинский или Шостакович. Я думаю, что по чисто музыкальной одаренности Шостакович талантливее Дзержинского; в отношении мастерства он тоже стоит на гораздо более высоком уровнe. Ho если Шостакович не сможет пойти по другому пути, чем он шел до сих пор, тогда его нельзя будет оправдать никакими разговорами о таланте. Дзержинский, обладая гораздо меньшим творческим опытом и меньшим мастерством, понял по-настоящему, как советский художник, чего ждет от нас советский слушатель. Столбовая дорога советской музыки открывает перед нами чрезвычайно много возможностей. Композиторы, абсолютно не похожие друг на друга по своему творческому стилю, могут идти по одному и тому же пути. Мы должны внимательно изучить творчество всех наших композиторов с точки зрения тех критериев, которые так ясно указаны нам сейчас, а не с абстрактных музыкальных позиций. Мы обязаны давать слушателю доброкачественные сочинения. Мы должны бороться за высокий уровень мастерства, но нельзя закрывать глаза на то, что иногда этим высоким уровнем «мастерства» прикрывается внутреннее убожество музыки, ее идейная пустота, как это было с рядом сочинений Шоста-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание