Выпуск № 3 (3) | 1933 - страница 51

тором основана вся суть искусства и которое эти «средства управления» убивают.¹

Считая необходимым интерес, даже эмоциональное увлечение самим существом предмета, А.-Б. Маркс естественно возражает против столь распространенного (и столь для традиционной школы характерного!) изучения знаков, обозначений вещей до усвоения этих вещей.²

Если раньше мы видели, против кого выступает А.-Б. Маркс, то теперь мы видим, совместно с кем выступает он.

Именно Фребель, что характерно для педагогов-романтиков, придающий языку, слову, огромное значение, как отпечатку «всего внутреннего и внешнего мира человека», горячо протестует против’ внешнего, скрывающего только бессодержательность мысли набора слов и в быту и в обучении: «дадим себе, дадим нашим детям, дадим через них своему языку содержание и окружающим нас предметам жизнь... Наши слова, наши речи в общежитии мертвы, оболочки без содержания, безжизненные марионетки, игральные марки без внутреннего достоинства...»

Конечно, не столько деспотизм немецкой школы, сколько школа деспотизма, царившего в «шакальих», по выражению Гейне, княжествах Германии, вырвала этот пламенный призыв.

Но ведь педагогика Гербарта тоже не родилась в безвоздушном пространстве; близкая по духу прусской бюрократии, она получила руководящее значение в пору торжества' реакции, уничтожившей все связанное с революцией 1848 г.; она наконец, была положена в основу средней школы (гимназия) Российской империи.

Если А.-Б. Маркс, столь далекий Гербарту, был близок во многом Фребелю, — также напр, в вопросе о наглядном обучении, — то эта позиция тоже определялась не в безвоздушном пространстве...

Необычайно высоко оценивая нравственное воздействие, оказываемое музыкой и музыкальным воспитанием,³ А.-Б. Маркс не ограничивается вопросом о постановке занятий для отдельных детей, имевших счастье (точнее — имевших состоятельных родителей) получать индивидуальные уроки, но ставит вопрос о всеобщем музыкальном образовании.

В деле демократизации музыкального образования он возлагает надежды на общественную инициативу, проявившую себя открытием ряда консерваторий,⁴ а также на объединение музыкантов, которое мыслится повидимому стоящим над внутренними границами раздробленной Германии и в призыве к которому, полном горячего убеждения и почти мучительной неудовлетворенности существующим отчуждением, так явственно видна тяга к объединению Германии.

Разноречивость и пестрота взглядов А.-Б. Маркса типична для того переходного состояния, которое переживало прогрессивное течение традиционной школы, отходившее от этой последней и превращавшееся в функциональную школу.

¹ То, что А.-Б. Маркс не называет здесь Гербарта по имени, не меняет сути его полемики со взглядами, наиболее последовательно выраженными Гербартом.

² Наиболее часто встречавшийся пример — заучивание названий интервалов при отсутствии слухового их осознания и даже при неумении найти их на инструменте. Или— «меловая» гармония, при которой пишутся задачи на доске (и в тетрадях), но анализ произведения отсутствует. Автору этой статьи пришлось в 1931/32 ак. году работать в Московской консерватории с несколькими студентами, которые проходили курс гармонии где-то на периферии втечение двух лет и ни разу за это время не только не анализировали произведений, — но и не играли «меловых» задач за инструментом.

Большая заслуга функциональной школы, а также других теоретических систем, как напр., теории ладового ритма, заключается в том, что они в лице лучшей части своих сторонников стремились к ликвидации «меловых» методов теоретического образования.

³ Характерно следующее замечание: «Самым важным пунктом при выборе учителя музыки— является разрешение вопроса: какого влияния на нравственную сторону ученика следует от него ожидать».

⁴ Прекрасные, но не закрепленные, а то и прямо прекратившие существование начинания А.-Б. Маркса видим в 1848 г.: — «Неужели наши празднества будут и впредь обходиться без народной песни? Не сделали ли почина в этом деле уже в 1848 г. наши превосходные хоры ремесленников, под руководством Мюкке и др. бодро и весело распевавшие народные песни, пробудившие в певцах и слушателях чувство высокой отрады и братского единства».

Дальше он пишет: «В 1848 г., богатом надеждами, г. фон-Ладенберг (впоследствии — министр просвещения), возымевший мысль о реорганизации положения искусств, и особенно музыки, в Пруссии, просил всех знающих дело высказать свое мнение». Представил свое мнение и А.-Б. Маркс, оставленное «со стороны правительства, как и следовало предвидеть, без всяких последствий».

Однако надежды не были потеряны им до конца: «Желательно только, чтобы управители вместе с добрым намерением своим находили и надлежащих исполнителей».

«Боже, пошли сыр и не пошли лису!» — повторяет А.-Б. Маркс извечную молитву либеральных ворон, в конце-концов либо пожираемых вместе с сыром, либо — что случается значительно чащетеряющих с сыром и либерализм...

Прогрессивное течение не было однако единственным непосредственным истоком функциональной школы. Другим непосредственным предшественником функциональной школы было так называемое «антиавторитарное» направление теоретической мысли французского музыкознания первой половины XIX в.

Поворот от классической теории к традиционной школе не встретил сколько-нибудь значительного и серьезного противодействия среди теоретиков. Однако было бы неверным предполагать, что все теоретическое музыкознание было сведено к одной лишь традиционной школе.

Наряду с этой последней, частично примыкая к ней, частично находясь в открытой оппозиции, существовало другое течение музыкально-теоретической мысли. Это течение не выработало какой-либо завершенной системы; взгляды теоретиков, примыкающих к нему, не только разноречивы, но подчас и противоречивы. В известной степени связанное с творческой практикой и эстетикой мелкобуржуазного романтизма, оно проявило следующие характерные черты: своеобразное фрондерство (явное или скрытое) против официальной догмы при отсутствии общей положительной платформы, большую — сравнительно с традиционной школой — связь с классической теорией, стремление вскрыть причинноследственные связи в музыкальном произведении, связать музыку с языковой культурой и явлениями природы, расширить рамки гармонических приемов и, наконец, — заинтересованность в вопросах тембра: трактат Берлиоза по инструментовке несомненно более родственен «антиавторитарному» направлению, нежели традиционной школе.

Характеристика отдельных представителей этого направления не входит, естественно, в задачи данной статьи. Назовем однако Бюссе,— оригинальная концепция которого стала известна благодаря неутомимым исследованиям проф. М. В. Иванова-Борецкого¹, и, наконец, Базеви, который (по аналогии с А. -Б. Марксом) может быть назван — в равной степени как одним из последних представителей «антиавторитарного» направления, так и одним из первых представителей функциональной школы. Так же, как и А. -Б. Маркс, Базеви не был чужд вопросам, выходящим за пределы узкотеоретической сферы. Если А.-Б. Маркс считал необходимым для учителей музыки сочетание художественного образования с гуманитарным, если он охотно погружался в область педагогики, то Базеви стремился найти опору в области психологии.

Случайно ли было это стремление различных теоретиков выйти за пределы формального анализа и расширить музыкально-теоретический кругозор путем использования опыта смежных областей? Нам представляется, что это не было случайным. Пытаясь дать характеристику тем условиям, которые вызвали это явление, мы одновременно выясняем ту обстановку, в которой возникла функциональная школа.

Что же было характерно для той эпохи?

Идеологам либеральной буржуазии и буржуазной интеллигенции (по преимуществу работающей в сферах техники, естественных и точных наук) начало второй половины XIX в. рисовалось следующим образом:

«Все эпохи, эпохи мира, как и эпохи волнений, имели свою долю благоприятных условий. Наше время исключительно принадлежит тишине и спокойствию: политические распри покончились, они существуют еще разве только в Англии и в некоторых других второстепенных государствах, где они имеют второстепенное значение. Везде распространяется мир, везде возникают коммерческие и промышленные предприятия. Вместе с этим большая свобода является для умов, рождается более определенное стремление к высшим философским, религиозным и социальным вопросам. Смелость мысли всегда свойственна умам, не развлеченным политическими волнениями, но заботящимся сохранить инициативу и независимость».²

¹ Доклад М. В. Иванова-Борецкого на конференции по ладовому ритму в 1930 г.

² Эти слова принадлежат позитивисту Э. Литтре.. Литтре признает себя учеником О. Конта, но отвергает «вторую часть его взглядов», т. е. попытку создать окончательную, завершающую процесс человеческого знания, систему, насквозь при этом проникнутую религиозным духом. Поповщина этой «второй части», конечно, связанная с идеалистическими предпосылками контизма, получила однако настолько гипертрофированнее выражение, что эта «вторая часть» стала неприемлемой для подавляющего большинства позитивистски настроенной интеллигенции. Эклектичный и дуалистичный позитивизм оказался необычайно подходящей мировоззренческой системой для интеллигенции, работающей по преимуществу в областях, техники, естествознания и точных наук. Имеломесто и прямое воздействие крупнейших позитивистов, как напр., Спенсера и Конта; такой ученый, как К. А. Тимирязев, пишет напр.: «Наука сама себе философия, та философия, которую в Англии XVII в. называли просто «новой», возводя ее начало к Галилею и Бекону, которую великий мыслитель XIX в. (имеется в виду О. Конт) назвал «положительной». Дело в том, что самые широкие круги буржуазной интеллигенции всилу особенностей своего положения выдвигали позитивистские взгля-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание