Выпуск № 11 (17) | 1934 - страница 24

[Прим.]

Это сочинение породило самую живую дискуссию. С его современной техникой, бескомпромиссной и последовательной, оно, как и следовало ожидать, навлекло на себя жестокую, почти что клеветническую критику со стороны некоторых кругов. Меня называли эстетом, салонным революционером; мою музыку сравнивали с кубистской и футуристской живописью, с бессмысленным набором слов Гертруды Штейн — в литературе. ¹ Меня уверяли, что «рабочие никогда не поймут этот род музыки, — он не для них». Даже когда я проигрывал эту вещь некоторым композиторам в СССР, — мне говорили: «Ни один рабочий этого не поймет — это интеллектуальная, мозговая музыка, продукт детской болезни «левизны»; вы должны пройти через этот период», и т. д. и т. п.

На такие аргументы я всегда отвечал: «Нет ничего, чего бы рабочий не сумел понять, если только какой-либо объект его заинтересует настолько, чтобы он захотел его понять». Достаточно показательно, что когда это сочинение было исполнено 17 ию-

_________

¹ Гертруда Штейн — американская поэтесса, сочиняющая стихи наподобие Велемира Хлебникова; ее последнее произведение— либретто к опере Верджиля Томпсона «Четыре святых в трех актах».

ня 1934 г. перед большой рабочей аудиторией свыше 1000 человек, то вот как отозвалась американская газета «Дейли Уоркер» (в № от 26 июня): «С каждым днем становится все яснее и яснее, что рабочая масса в ее музыкальных вкусах принадлежит XX столетию, несмотря на недостаток, при капиталистических условиях, музыкального образования. Оказывается, что некоторые из интеллигентов, присутствовавших на исполнении, продолжают настаивать на преимуществе романтического плуга XIX столетия, влекомого лошадью, в то время как «необученные» рабочие почти единодушно приветствуют трактор музыки XX столетия». Должен сказать, что после исполнения «Странных похорон в Браддоке» не мало рабочих подходило ко мне и говорило: «Нет нам дела до того, что говорят другие. А вот такую музыку вам нужно для нас сочинять!» В настоящее время я работаю над произведением для большого оркестра и рассчитываю закончить его вскоре после моего возвращения в США из СССР.

Из советских композиторов, чьи произведения я знаю, лишь Шостакович, Мосолов и Давиденко, как мне кажется, действительно сумели уловить частицу духа новой советской жизни. Эта жизнь «е может быть сопоставлена ни с чем другим в истории. Втечение короткого времени, которым я располагал для наблюдения над нею — и вместе с тем для некоторого в ней участия, — я чувствовал, что задача музыканта, который взялся бы уловить эту жизнь, не очень-то легка. Для того, чтобы уловить специфические качества новой советской молодежи — свежесть, силу, радость, чувство безграничных возможностей будущего, и в то же самое время отразить в музыке героику, серьезность, суровость и железную дисциплину, которые были нужны для совершения революции и которые продолжают быть нужными для завершения ее задач — для всего этого практически требуется наличие в самом композиторе всех этих качеств. Или, во всяком случае, требуется, чтобы композитор сам видел, изучал и подметил живое дыхание революции.

Поэтому-то я испытал некоторое разочарование, когда познакомился впервые с некоторыми из советских произведений. Я нашел, что многие из них продолжают оставаться во власти романтического сентиментализма, напыщенности, претенциозности и фальшивого пафоса, отдающего прошлыми временами. Вместе с тем я пришел в смущение от присутствия в некоторых из «прогрессивных» партитур клише, взятых целиком у французского импрессионизма, у будуарного искусства парижской школы 90-х годов прошлого века.

В творчестве Давиденко меня поразили простота и непосредственность, его большой мелодический дар. По моему мнению, он больше, чем кто-либо, сумел влить в настроения старой русской крестьянской песни свежесть и решительность, столь характерные для новой русской молодежи. Его песни для Красной армии и некоторые из его хоров, хотя они и не являются «современными» в техническом отношении, это, поистине, — прекрасная, подымающая музыка. Эти вещи умеют, как немногие другие массовые песни, соединить широкий революционный массовый призыв с подлинной художественностью.

Иное впечатление произвел на меня Мосолов. Перед нами композитор, который, овладев всеми сложностями современной западной техники, пропитал их новым содержанием. Из всех композиторов, которые писали на тему об индустриальном росте пролетарской страны, воздвигшей сталелитейные заводы, силовые станции, — СССР, только Мосолов, в моих глазах, равно овладел стилем и содержанием. Недостаточно назвать композицию «Днепростроем» или «Магнитостроем» и тем самым создать новый тип музыки. Мосолов, думается, действительно раскрыл музыкальные возможности и смысл индустрии — он нашел в ней базу для новых ритмов и звучностей: они дают ощущение бурной силы, бесстрашия, широкого размаха социалистического строительства. Его «Завод», его струнный квартет, по моему мнению, — изумительные и оригинальные произведения; я стремлюсь расширить свое знакомство с творчеством этого композитора.

Шостаковича я люблю, потому что, подобно Мосолову, это законченный современный музыкант в полном смысле этого слова, а кроме того, это — музыкант с рядом тех качеств, каких я не уловил в немногих слышанных мною произведениях Мосолова. Его музыка для кино — свежа, находчива и очаровательна. Это музыка, полная уверенности и юности. В его ф-п. сонате и трех симфониях, которые я прослушал с исключительным удовольствием, он проявляет себя как композитор с большим мастерством и блеском. Его музыка обладает силой — в ней слышится поступь марширующих миллионов, блеск и шум грандиозных демонстраций в дни Мая

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание