ясностью симфонического развития и воспринималось очень легко. Несколько потерялась лишь индивидуальная характерность каждой отдельной вариации. Это является несомненным дефектом исполнения. Ведь именно в органическом сочетании симфонического развития с характерностью каждой вариации и заключается основная исполнительская трудность этого произведения.

Оркестр играл хорошо. Капризное спиккато первых скрипок и соло кларнета (солист В. Сорокин) были безупречны. Солисты оркестра отлично показали себя также в «Воспоминании о дружбе», очень красивой пьесе, созданной Глинкой на основе музыки Гуммеля. Удачны были сольные куски двух кларнетов (Сорокин и Белозеров), гобоя (солист Мешков), фагота (солист Штидель) и очень мягко звучавшего тромбона (солист Жуковский). Оба проведения скрипичных соло М. Каревичем были далеко не безукоризненны в отношении чистоты интонации.

Концерт закончился блестящей увертюрой «Арагонская хота». Многие детали ее ажурной полифонической ткани не дошли до слушателей по вине оркестра. Однако музыка взяла свое. Эта увертюра была проведена Гауком с предельно возможным для этого сравнительно мало темпераментного дирижера воодушевлением и явилась хорошим завершением программы. Слушатели покинули концертный зал с чувством большого удовлетворения от общения с замечательными произведениями гениального основоположника русской классической музыки.

Два солиста концерта — Н. Шпиллер и А. Батурин выступали во втором отделении не вполне удачно. Н. Шпиллер — одна из лучших вокалисток Советского Союза, обладательница мягкого и красивого по тембру лирического сопрано, берется порою за исполнение несвойственных ее голосу партий колоратурного и лирико-колоратурного сопрано. Для исполнения партии Антониды и, особенно, Людмилы Шпиллер явно не хватает легкости звучания и свободы в крайнем верхнем диапазоне.

А. Батурину, очевидно, не прошли даром его прошлые экскурсы в чуждые басу баритональные сферы. Мы хорошо помним исполнение им пролога из «Паяцев» с верхним ля в конце и другие вокальные бравады. Мы помним также излишне большую вокальную нагрузку этого певца в прошлые годы. Все это за себя отомстило. Интонации, особенно в середине и в низах, стали неточными, голос качается, верха сужены. Несмотря на корректный аккомпанемент, голос певца в арии Руслана не мог пробиться сквозь оркестровую звучность и слышен был только на отдельных верхних нотах.

Несколько запоздавшее по времени открытие симфонического сезона Московской государственной филармонии ожидалось с большим нетерпением. Объявленное исполнение новой, пятой, симфонии Василенко особенно подогревало общественный интерес. Это — первая премьера симфонии советского композитора после Постановления ЦК ВКП(б) об опере Мурадели «Великая дружба». Открывая этой симфонией концертный сезон, Филармония как бы декларировала свою перестройку в отношении исполнения произведений советских композиторов. Симфония Василенко выдвигалась как образец новой советской симфонии, являющейся показателем творческой и идеологической перестройки, которая наметилась в Союзе советских композиторов.

Если вспомнить хвалебные высказывания композиторской общественности после предварительного прослушивания этой симфонии в Союзе композиторов (см. № 3 журнала «Советская музыка») и сопоставить их с прохладным отношением к симфонии слушателей в концерте 8 октября, то следует установить, что критические высказывания композиторов и представителей музыковедческой секции ССК разошлись со вкусами и симпатиями массового музыкального слушателя.

Совершенно не был воспринят Союзом композиторов и Филармонией предварительный сигнал, когда после первого оркестрового прослушивания члены коллектива Государственного симфонического оркестра СССР резко раскритиковали эту симфонию.

В результате — неудача, тем более досадная и заметная, что это произошло на торжественном открытии концертного сезона.

С. Василенко — один из виднейших русских советских композиторов старшего поколения. Его музыкальный язык всегда тяготел к программной изобразительности и декоративности. Композитор охотно обращается к национальной музыке восточных народов и создает такие произведения, как «Китайская сюита», «Экзотическая сюита», «Восточная сюита», балет «Иосиф Прекрасный» и т. д. В тридцатых годах, развивая свой интерес к восточной музыке, используя подлинную народную музыку, С. Василенко сделал очень много полезного для развития музыкальной культуры наших национальных республик.

Немногочисленные и редкие отклонения композитора в область симфонизма были преходящими. Таким же произведением является и исполненная 8 октября пятая симфония.

В этой симфонии есть элементы программности, есть русские народные темы, есть бодрый финал, но нет главного: нет подлинного симфонизма, нет драматизма в развитии музыкальных идей, нет музыкальных идей, которые могли бы эмоционально захватить внимание нашего слушателя, вызвать у него отклик, сочувствие.

Отдельные места симфонии значительны и выразительны. Так, например, приятно звучит побочная партия первой части (народная песня «На Аринином на девичнике»), хороши многие места в разработке первой части, напоминающей по языку музыкальную сказочность Лядова, и медленная часть — ноктюрн. Краткое скерцо и финал по своей идее остались непонятными. Несмотря на наличие звукового материала, внешне связующего различные части симфонии («крики птицы», героическая тема первой части), симфония не обладает единством — светлый, праздничный тонус ее финала ничем в предшествующей музыке не подготовлен.

Оркестровка, как всегда у этого мастера, превосходная.

В неудаче произведения ни в какой мере не виноват ни дирижер, ни коллектив оркестра. Чувствовалась большая и тщательная подготовка. Все до мелочи было выявлено и проработано. Если и можно допустить наличие ряда погрешностей или возможной невыравненности взятых

темпов, то вряд ли это могло бы быть настолько значительным, чтобы исказить содержание симфонии или помешать его восприятию.

Второе отделение концерта было посвящено Чайковскому: 1-й фортепианный концерт b-moll, превосходно исполненный Л. Обориным, и «Итальянское каприччио».

Дирижер первых двух концертов, главный дирижер Государственного симфонического оркестра СССР, К. Иванов — сравнительно молодой еще исполнитель, концертный стаж которого насчитывает немногим более 10 лет. Выдвинувшись на конкурсе дирижеров в 1937 году, сразу по окончании Московской консерватории, он обратил на себя внимание редкой цельностью исполнительской натуры, большой природной эмоциональностью и сильной дирижерской волей. Совершенно незабываемым осталось в нашей памяти исполнение им на конкурсе увертюры-фантазии «Ромео и Джульетта».

Исполнение «Итальянского каприччио» 8 октября было, как всегда у Иванова, очень цельным, на едином дыхании. Мастерски и логично были увязаны все разнообразные по характеру и темпу эпизоды. Но это пошло за счет выразительности как минорной напевной темы, так и мажорных неаполитанских песен. Их народный колорит следовало бы выявить более выпукло, не обращая их в абстрактный тематический материал.

Недостатки внешней манеры дирижирования, свойственные Иванову, особенно проявились при исполнении «Итальянского каприччио».

Не придавая решающего значения внешней пластичности движений дирижера, следует признать все же, что эта пластичность имеет немалое значение при слушании симфонических произведений в обстановке концертного зала. Дирижер должен воздействовать на оркестр движениями, не отвлекающими слушателя от исполняемой музыки, а, наоборот, помогающими ее восприятию и зрительно понятными.

Здесь нельзя не бросить серьезного упрека К. Иванову, который на всем протяжении «Итальянского каприччио» гримасничал, изгибался, громко подпевал оркестру. Иванов вел себя на эстраде до предела развязно, невольно вызывая в памяти образ Георга Себастьяна, дирижерские «клоунады» которого, к сожалению, имели когда-то успех у невзыскательной части нашей аудитории и оказали крайне вредное влияние на вкусы подраставшей тогда дирижерской молодежи.

Желание любыми способами преодолеть свою скованность при недостатке природной пластичности нередко вызывает у Иванова эстетически неприятные и музыкально неоправданные движения, на что этому талантливому дирижеру следует обратить серьезное внимание.

Исполнение Ивановым второй программы 10 октября воочию убедило нас в том, что эти технические природные недостатки не мешают ни проявлению его многих весьма положительных дирижерских качеств, ни самому активному восприятию слушателями его ярких исполнительских намерений.

Увертюра «1812 год», так же как и «Итальянское каприччио», представляла в этом отношении для Иванова известную опасность. Обилие внешних эффектов, медных и ударных звучаний фортиссимо, дополнительный медный оркестр на фоне колокольного перезвона в конце — вот где, казалось бы, и разойтись вовсю дирижеру. Однако на этот раз Иванов от подобного соблазна отказался. Успех у слушателей был очень большим и поучительным для дирижера.

Так же удачным было исполнение редко появляющейся на концертной эстраде I-й симфонии Бородина.

Солистка концерта Татьяна Кравченко — очень способная пианистка. Ее толкование второго фортепианного концерта Рахманинова расходится с авторским (широко известна граммофонная запись, часто передаваемая по радио). Исходя из своих пианистических данных, Кравченко строит звучание на мягкости туше, чаще на интимных интонациях, более выразительных, чем широко певучих.

Мощные звучания пианистке не удаются: начало концерта, главная партия первой части, реприза, начало финала были сыграны неубедительно. Вместе с тем все проведения лирических побочных партий в первой части и в финале были по-своему превосходно исполнены, очень выразительно и искренно по настроению. Поэтому, несмотря на все указанные недостатки, исполнение концерта Рахманинова в целом оставило очень хорошее впечатление.

Государственный симфонический оркестр Союза ССР, очень крепкий по персональному составу коллектив, может гордиться рядом своих выдающихся солистов. От такого состава оркестра можно многого требовать.

На первых двух симфонических концертах обратил на себя внимание тот факт, что большинство солистов на духовых инструментах меняется. Так, например, в программе 8 октября участвовал один состав первых голосов (Ягудин, Бочкарев, Арсений Янкелевич, Сущенко), 10 октября — другой (Харьковский, Штарк, Сергей Янкелевич, Зейналов). Концертмейстеры первых скрипок, А. Берлин и П. Сергеев — музыканты совершенно различных школ и оркестровых стилей — играют, как правило, по очереди. Струнной группе приходится каждый раз приспосабливаться к другому вожаку. Чехарда в группе духовых инструментов создает самые благоприятные предпосылки для расшатывания строя, отрицательно сказываясь на выравненности звучания аккордов, общих приемах атаки звука и других ансамблевых качествах, достигаемых только путем многолетней ежедневной совместной игры одного и того же состава артистов оркестра. Трудно сказать, по этой ли причине или по причине отсутствия соответствующих кадров, но до сих пор Государственный оркестр не воспитал у себя настоящих солистов — кларнетиста, фаготиста и первого тромбониста, которые стояли бы на уровне высоких требований, предъявляемых крупнейшему симфоническому коллективу Союза. Только редкими встречами друг с другом в оркестре всех трубачей можно объяснить плохой строй низких звуков труб в начале «Итальянского каприччио».

Несколько слов к превосходному валторнисту Сергею Янкелевичу: можно ли считать допустимым обилие срывов звучания верхних нот у валторны? Если инструмент труден, то тем должен быть ответственнее подход к мастерству