Выпуск № 1 (112) | 1948 - страница 28

Нет! Дело не в качестве мыслей, а в стиле, в способе изложения...»

(Из письма к Н. Ф. фон Мекк, 23 января/4 февраля 1879 г.)

«Сочиняя оперу, автор должен непрерывно иметь в виду сцену, т. е. помнить, что в театре требуются не только мелодии и гармонии, но также действие, что нельзя злоупотреблять вниманием оперного слушателя, который пришел не только слушать, но и смотреть, и, наконец, что стиль театральной музыки должен соответствовать стилю декоративной живописи, следовательно, быть простым, ясным, колоритным...»

(Из письма к Н. Ф. фон Мекк, 27 ноября/9 декабря 1879 г.)

«Вопрос о том, как следует писать оперы, я всегда разрешал, разрешаю и буду разрешать чрезвычайно просто. Их слег дует писать (впрочем точно так же, как и всё остальное) так, как бог на душу положит. Я всегда стремился как можно правдивее, искреннее выразить музыкой то, что имелось в тексте. Правдивость же и искренность не суть результат умствований, а непосредственный продукт внутреннего чувства. Дабы чувство это было живое, теплое, я всегда старался выбирать сюжеты, в коих действуют настоящие, живые люди, чувствующие так же, как и я. Поэтому мне невыносимы вагнеровские сюжеты, в коих никакой человечности нет; да и такой сюжет, каков твой, с чудовищными злодеяниями, с Эвменидами и фатумом, в качестве действующего лица, — я бы не выбрал. Итак, выбравши сюжет и принявшись за сочинение оперы, я давал полную волю своему чувству, не прибегая ни к рецепту Вагнера, ни к стремлению быть оригинальным. При этом я нисколько не препятствовал веяниям духа времени влиять на меня. Я сознаю, что, не будь Вагнера, я бы писал иначе; допускаю, что даже и кучкизм сказывается в моих оперных писаниях; вероятно), и итальянская музыка, которую я страстно любил в детстве, и Глинка, которого я обожал в юности, — сильно действовали на меня, не говоря уже про Моцарта. Но я никогда не призывал ни того, ни другого из этих кумиров, а предоставлял им распоряжаться моим музыкальным нутром, как им угодно. Быть может, вследствие такого отношения к делу, в моих операх нет прямого указания на принадлежность к той или другой школе, может быть, — нередко та или другая сила превозмогала другие и я впадал в подражания, — но, как бы то ни было, все это делалось само собой, и если я в чем уверен, так это в том, что в своих писаниях являюсь таким, каким меня создал бог и каким меня сделали воспитание, обстоятельства, свойства того века и той страны, в коей я живу и действую. Я не изменил себе ни разу. А каков я, — хорош или дурен, — пусть судят другие...»

(Письмо С. И. Танееву, 14 января 1891 г.)

С. И. Танеев:

«Милый Петр Ильич! Я только что отправил Вам письмо и принимаюсь за новое, содержащее некоторые добавления, к тому, о чем у нас идет речь. Вот эти добавления:

I. Задача, будь это контрапунктическая, гармоническая или иная, не относится к области художественных произведений и сама по себе не имеет никакого значения в искусстве.

II. Новые формы только тогда получают живучесть, а, следовательно, и значение для искусства, когда они не изысканы насильственным путем, а вылились непосредственно из внутреннего чувства художника, одушевленные тем, что мы называем вдохновением.

III. То обстоятельство, что я по окончании консерваторского учения принялся снова писать школьные задачи, скорее

свидетельствует о сознании своих недостатков, чем о желании совершить какие-то смешные подвиги.

IV. Без вдохновения нет творчества. Но не надо забывать, что в моменты творчества человеческий мозг не создает нечто совершенно новое, а только комбинирует то, что в нем уже есть, что он приобрел путем привычки. Отсюда необходимость образования, как пособия творчеству. Тут может иметь большое значение, к чему приучил себя человек. Игра Рубинштейнов в минуту вдохновения тоже творчество. Между тем, какое громадное значение имеют для этой игры те механические упражнения, которые делали эти пальцы, те гаммы, которые они твердили.

V. Если целое поколение или даже несколько поколений музыкантов будут механически упражняться в задачах на русские песни, то это, несомненно, окажет влияние на то, что они будут творить, как художники.

VI. Мысль писать контрапунктические задачи на песни вовсе мне не принадлежит. Об этом толковали: Одоевский, Ларош и, кажется, Серов.

VII. Мы ходим в потемках. Это совершенно верно относительно того, что мы называем русским стилем, русскою гармонией. Лучшее тому доказательство есть то, что в учебнике гармонии, написанном нашим первым композитором, нет ни одного слова о тех гармонических последованиях, которые часто придают особенную прелесть его творениям и которые носят на себе отпечаток русского характера. Разве это не доказательство тому, что этот стиль недостаточно выяснился и еще не выработался в стройную систему, подобную западной. Да, мы ходим в потемках.

VIII. Принимая во внимание, что русский оттенок в творениях русских композиторов не достиг полного и законченного развития, и что музыка продолжает итти, а не стоит на месте, нет ничего нелепого в предположении, что он со временем разовьется. Напротив, эта мысль необходимо следует из самого существа духа.

IX. Это не поворот назад, а прямой путь вперед. Искусство двигают вперед творцы. То, что они создают непосредственно и вдохновенно, то получает жизнь, часто вечную.

X. Всякий истинно творящий русский художник двигает по этому пути искусство, ибо своими созданиями он способствует уяснению национального характера, вносит новые черты в искусство.

XI. Я никогда не утверждал, что писание контрапунктов на песни имеет какое-До волшебное свойство превращать человека в композитора, притом национального. Глинка их не писал. Вы их тоже не писали. Но то обстоятельство, что Вы родились в России, слышали песни, жили среди той природы, которая имела влияние на склад характера русского народа, эти и многие другие причины делают то, что Ваша музыка часто носит особый характер, непохожий на европейский.

XII. Продолжаю утверждать, что писание контрапунктов превосходная подготовительная работа.

XIII. Не имея ни прав, ни претензий помещать себя в число вдохновенно творящих художников, которые двигают вперед искусство, я смею думать, что то, что Вы прочли между строками моего письма, там вовсе не находится.

XIV. Что касается до желания сделаться композитором, то, сознаюсь, что желание это имею и ничего в нем предосудительного не нахожу. Искренно преданный С. Танеев».

(Письмо П. И. Чайковскому, 19 августа 1880 г.)

Г. А. Ларош:

«Русский народ отличается от всех других музыкальных народов особенным

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание