Выпуск № 1 (112) | 1948 - страница 26

стить железный занавес и тем прекратила дальнейшее. Концертное отделение не состоялось...»

(«Летопись моей музыкальной жизни»)

В. В. Стасов:

«Музыка не заключается в одних темах. Для того, чтобы быть народной, для того, чтобы выражать национальный дух и душу, она должна адресоваться к самому корню жизни народной...»

(«25 лет русского искусства»)

«Глинка посвятил всю жизнь свою созданию музыки национальной,., к ней по преимуществу лежали родственные симпатии его творческой способности, и всякие усилия производить в других родах были бы бесплодными искажениями его художнической натуры. Напрасно бы захотел Глинка подавить в себе постоянное стремление к созданию музыки исключительно национальной и стать композитором музыки чистой, подобно примерам, существующим в истории искусства других народов (Бетховен, Гайдн, Керубини и т. д.); он бы только обессилил себя, лишил бы себя всей своей самостоятельности, произвел бы создания бледные и чахоточные. В истории художеств есть не мало примеров таких печальных результатов; многие таланты, даже весьма сильные, подчинялись резонерству своих друзей и знакомых, или своим собственным, и тем самым погубили многие лучшие годы жизни, лишили себя возможности произвести на свет многие прекрасные и истинные создания, согласно прямому требованию своей натуры...»

(«Михаил Иванович Глинка»)

«Как Глинка сам говорит в одном из своих заграничных писем сороковых годов, он мог создать только в России свои национальные произведения. Ему необходимо было и русское окружение и русское общество; ему нужны были товарищи по взглядам, но воспитанию, по искусству, по понятиям; нужен был артистический кружок, полный деятельности и жизни. Когда Глинке не доставало такого общества, с его могущественным, ничем не заменимым возбуждением, он опустил крылья, и перестал работать... Но если, даже в России, в известный период своей жизни, он был лишен такого окружения, столько ему необходимого, то еще менее мог бы он найти его в чужих краях, когда бы то ни было...»

(Там же)

«Камаринскую Глинка сам любил называть «русским скерцом», и истинная национальность этого произведения, столько же народного, сколько и глубокохудожественного, доказалась лучше всего тем, что немедленно по своем появлении оно стало известно и любимо во всех кругах русского общества, популяризировалось с тою быстротою, какая бывает уделом лишь немногих и редких художественных произведений, имеющих отношения к той или другой из числа самых животрепещущих сторон общественной современности, и которая служит в то же время ручательством вечной их жизни: гениальность, уложившаяся в общедоступные национальные формы, имеет, даже и для массы, силу неотразимую, громовую...»

(Там же)

«Глинка являлся со зрелым, великим созданием, решавшим вопрос о национальной музыке с таким талантом, такою силою и оригинальностью творчества, каких не знала до тех пор ни одна страна Европы...»

(«Памяти М. И. Глинки»)

«Тут [в сцене под Кромами из оперы «Борис Годунов»] выражена, с изумительным талантом, вся «Русь подо донная», поднявшаяся на ноги со своею мощью, со своим суровым, диким, но великолепным порывом в минуту навалив-

шегося на нее всяческого гнета... тут, с чудным вдохновением и мастерством представлены разнородные исторические элементы тогдашней Руси, взрытой до самого сердца и издавшей стон ужаса и просыпающейся силы...»

(«Урезки в «Борисе Годунове» Мусоргского»)

«Мусоргский никогда не берет своего сюжета налегке, для забавы: он идет, до самых корней и выносит на свет такие глубокие ноты человеческой натуры вообще и русского склада в особенности, которые поражают в его романсах. Какие это «романсы»! Это настоящие сцены, прямо из крупных, широко и глубоко захватывающих свой сюжет опер, со всей их сценичностью и драматизмом...»

(«Модест Петрович Мусоргский»)

«...Все намеченное Вами для раскольницы... превосходно, но какой чорт пихает Вас непременно делать нз нее — княгиню?!! Ведь наконец вся опера будет состоять только исключительно из князей и княгинь, это будет летопись княжеских отродий!! Голицын — князь, Хованский отец — князь, Хованский сын — князь, Досифея — Вы собираетесь сделать Мышецким князем, раскольницу — Сицкой княгиней. Да, что это, наконец, за княжеская опера такая, между тем, как Вы именно все собираетесь делать оперу народную. Кто же наконец из всех Ваших персонажей будет не князь, и не аристократ, кто будет прямо из народа? Нет, нет, я сильно протестую во всю свою мочь, и именно упрашиваю Вас, чтобы ни раскольник, ни раскольница ни коим образом не были развенчанными аристократами. Нет, я умоляю Вас, чтоб они оба гнушались всякого аристократства и вспоминали о нем с порядочною неприязнью. Пусть они оба будут истый к оренной народ, из избы, деревни и поля, от сохи и прялки, от тяжелой давящей работы и с мозолистыми руками. Этак-то будет поинтересней и получше!»

(Из письма М. П. Мусоргскому, 15 августа 1873 г.)

«Всего у Вас до сих пор было вдоволь в опере [«Хованщине»], и народности, и истинного исторического колорита, и противоположных партий, и противоположных племен и народов, противоположных характеров и стремлений, подлых и хороших, чистых и грязных людей, серьезных и смешных — всего, всего было вдоволь, одного только не было: элемента политического, активного, предпринимающего что-то, идущего к какой-то цели. А сегодняшнее Ваше письмо мне кажется в том и состоит, что Вы почувствовали этот недочет и нехватающую крупную черту. Если так, то я Вам еще больше прежнего аплодирую, и подал бы сию секунду сто рук на помощь, еслнб они у меня были, как у какого-нибудь индийского божества».

(Из письма М. П. Мусоргскому, 16 августа 1876 г.)

«Нам уже давно выдают Вагнера за гениального мыслителя, за реформатора искусства, приступившего к делу обновления именно вследствие того, что он наперед «целые миры продумал». Но как нам сказать на это и свое «аминь»? Нет, даже ничего не зная из того, что предпринимал и рассказывал Вагнер, мы не поверим его светлой голове, его высокой мысли. Не животворный художник и не обновляющий гений тот человек, у кого внутри сидят и клубами вьются змеи фанатизма, тупая жажда преследования, свирепая похоть гнета и истребления. В его начинаниях и затеях наверное что-нибудь да не так, и этого «не так» — много там у него, в книгах и сочинениях, наверное страдают на каждом шагу и здравый смысл, и здравое художественное чувство: не может же тот самый интеллектуальный аппарат, который толь-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание