Эрвин Шульгоф

Современный композитор, происходивший из старинной пражской еврейской семьи, — Шульгоф в 20-х годах прославился как пианист и композитор. Потом его имя почему-то исчезло из программ международных концертов. Мы знали, что где-то в Москве исполняется его произведение: оно называется «Коммунистический манифест»; что, позднее, он вернулся домой и работает в остравском радиовещании. Ходят слухи, что он пишет музыку. Изредка мы слышим его феноменальную игру на рояле. Но вот пришел Гитлер. Шульгоф остался в Чехословакии. Советский Союз хотел спасти его, дав ему гражданство социалистической страны. Но уже было поздно. Когда вспыхнула советско-германская война, он был интернирован и, позднее, умер в концлагере.

Шульгоф, как и многие другие деятели науки и искусства, не принадлежавшие к чешской национальности, дышал воздухом Чехословакии, впитал ее великую прогрессивную традицию, переживал вместе с чешским народом ее радости и печали, любил ее культуру; произведения этих деятелей культуры становились выражением тесного общения их со страной. Эти люди были друзьями славян.

Творчество Шульгофа — часть чешской культуры, даже если в нем и есть чужие влияния. Они имеют не больше значения, чем влияние Брамса на Дворжака, Вагнера на Сметану, парижской школы на наших художников или английского реализма на Карела Чапека. Глубокие корни творчества Шульгофа уходят в славянскую почву, — как и корни произведений Сметаны, Дворжака, Сука, Яначека, Витеслава Новака.

Эрвин Шульгоф — художник мирового значения, и не потому, что он выступал на концертной эстраде крупнейших городов Европы, что произведения его стали популярными в современных кругах, а английские музыкальные словари помещали о нем длинные статьи. Если бы его музыка была всего лишь «модной» музыкой, то сейчас она была бы по праву забыта!

Деятельность Шульгофа в 20-х годах — это только первый период его творческой жизни, это только подготовка, только прелюдия ко всему дальнейшему. Этот художник сделал шаг, на который тогда были способные лишь очень немногие. Он ушел от своего класса, покинув мировую арену славы и успеха. Он перестал быть художником культурных «сливок» либеральной буржуазии, он перешел в лагерь революционного пролетариата, — и это явилось решающим моментом в его биографии. Слава Шульгофа померкла, правящие классы не простили ему «измену». Там, где не помогли интриги, ложь, подкуп, — там самым сильным оружием явилось полное замалчивание. Шульгоф, автор «Коммунистического манифеста» и последующих произведений, «перестал» быть международной величиной.

Когда я познакомился с Шульгофом, Острава была культурным городом, где работали прогрессивные деятели и, среди них, — Шкода, Ян Сладек, позднее — Курш, создавшие хороший театр, члены которого являются сейчас выдающимися пражскими артистами. Здесь жили профессора-радикалы Людвиг Свобода и Матерна, поэт Ондра Лысогорский. Здесь было подлинное сотрудничество культурных организаций (Культурный клуб, Клуб друзей современной культуры, Общество современной музыки и т. д.) и авангарда остравских рабочих.

Солидарность с испанскими и китайскими борцами, помощь эмигрантам, левый фронт, пропаганда Советов, Народный фронт,— все это интересовало наших рабочих. С любовью посещали они доклады, концерты, театры, — зная, что все это для них, принадлежит им.

Сюда, в эту атмосферу, пришел Эрвин Шульгоф. Время, проведенное им в Остраве, вероятно, было лучшим и плодотворнейшим периодом в его трагической жизни. После тяжелых личных переживаний, после болезненной борьбы за признание, — здесь, в этом пролетарском городе, он чувствовал себя хорошо.

Мы имели возможность узнать настоящего Шульгофа, вполне слившегося с народом, с трудящимися и с их прекрасным боевым авангардом — коммунистической партией. Вспоминаются его замечательные концерты, его бесчисленные выступления.

Шульгоф остравского периода был зрелым художником, глубоко осознавшим свою задачу. Всю свою культуру, все свои знания он отдавал на служение одной цели: творить музыку, великую музыку революции! Его знания и мастерство в области музыки были поистине колоссальны. Абсолютный слух, феноменальная память и виртуозность были, — я бы сказал, — той основой, на которой созидалось его творчество. Теория Шёнберга, новые идеи Бузони, Бартока, Хаба были ему доступны, так же как и классические традиции.

В своих произведениях Шульгоф на практике пытался доказывать свои революционные теории. Он искал музыкальные формы для выражения борьбы народных масс за лучшее будущее. Современное революционное искусство не удовлетворяло Шульгофа. Он считал его слабым, спорадическим, не имеющим прочной теоретической основы, тесно сросшимся с пережитками плохих традиций.

Шульгоф искал новый стиль — великий стиль музыки революции — и необходимые новые элементы стиля и законы форм. Он постиг две основные истины. Первая, что подлинно великая музыка — всегда проста. Он изучал произведения Бетховена перво-

го периода, это грандиозное музыкальное сооружение, воздвигнутое на простой основе. В этих произведениях нет ничего иррационального, никакой метафизики или скептицизма и меланхолии, как во многих более поздних сонатах и квартетах. Ранний Бетховен — музыкант революционной демократии — может указывать путь художникам-демократам. Подлинно великая музыка всегда связана с народом, она национальна, — в этом заключается вторая истина. Не существует международной музыки без национальной базы. Музыка, которая обращается к человечеству, к трудящимся мира, должна иметь глубокие корни в конкретной действительности. Она исходит от конкретного, живого, человека, который является продуктом и членом данного общества. Для Шульгофа это означало: со всей решимостью, сердцем и душой обратиться к народу. Он искал и нашел основные элементы своего нового стиля у чешского народа, нашел их в сокровищнице его мелодий и ритмов, в его музыкальных раздумьях и фантазиях, в грустных песнях времен угнетения и в напевах, которые отражали его мечты о близком освобождении.

Я не могу здесь останавливаться на отдельных ценных достижениях Шульгофа, — например, в области науки о гармонии. Правда, его теория, собственно говоря, является синтезом направлений, до тех пор существовавших раздельно. Я имею в виду оригинальные гармонические возможности, за открытие которых мы должны быть благодарны Шёнбергу и Хаба, ритмическое богатство в произведениях Стравинского, произведения в народном духе, которыми мы так восхищаемся у Бартока и Кодали.

Шульгоф в своем творчестве черпал изо всех этих источников. Но он сумел выбрать лучшие и, объединив, привести к общему знаменателю. Он сумел положительно ответить на вопрос: возможна ли подлинно великая музыка, которая выражала бы проблемы нашего времени, передавала бы требования и волю миллионов, их надежду на лучшую жизнь? Музыка, которая станет двигателем революционных сил и сможет увлечь массы?

Я имел возможность слушать также и ранние произведения Шульгофа. «Модная современная музыка», — так характеризовали их критики. Музыка, которая пришла и ушла, — вместе со всеми другими, блестящими и остроумными, но неглубокими произведениями. Но это не так. Эти произведения Шульгофа намного выше сочинений большинства его современников.

Шульгоф в остравские времена продолжал в своем творчестве итти по линии, начатой «Коммунистическим манифестом». В эти годы я вместе с ним переживал все стадии его творческого процесса, начиная с зарождения первой мысли до законченных произведений. Большинство этих произведений осталось неизвестными. Их сожгли или их развеяло ветром вместе с другими бесчисленными ценностями, погибшими в гитлеровскую Варфоломеевскую ночь.

Среди сохранившихся сочинений Шульгофа — замечательная симфония, посвященная Красной Армии.

Трудно себе представить судьбу художника, более потрясающую и трагическую, чем судьба Шульгофа во время немецкой оккупации. Трудно поверить, что этот наивный, милый человек, всегда такой беспомощный в практической жизни, эта нежная душа, которая так исступленно и фанатично умела ненавидеть все злое, глупое, реакционное, — что Эрвин Шульгоф вынужден был жить под властью немецкого сапога.

Он творил до самых последних часов своего существования. Когда я вернулся на родину, я узнал, что он с непоколебимой волей продолжал дело своей жизни. В ужасающих условиях, когда зачастую семье приходилось выбирать между хлебом и нотной бумагой, — хлеба не было, но была бумага, были сочинения!

Это был тяжелый день, когда я увидел его последние рукописи, читал текст для хора в его последней симфонии. Окруженный убийцами и бешеными фашистскими псами, Эрвин Шульгоф писал музыку на коммунистический текст. Он героически оставался глубоко прогрессивным, передовым деятелем, в подлинном значении этого слова, — среди самого страшного разгула смертоносной реакции.

Мой добрый, дорогой друг Эрвин, твоя потрясающая судьба и твоя трагическая смерть не прошли бесплодно. В наших сердцах ты всегда будешь жить вместе с другими жертвами великой освободительной борьбы. Ваши мечты о равенстве, свободе и братстве, за которые боролись вы в годы насилия и гнета, ярким светом озаряют небосвод. Я вижу тебя вместе с другими мучениками чешской земли, вместе с незабвенными борцами за свободу чешского народа. И что может быть прекраснее, чем воспевать вам славу, охранять память о вас, чтобы она, чистая и нетленная, жила в веках...

Имре Форбат

Моравска Острава, 16 февраля 1946 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Эрвин Шульгоф

Имре Форбат

Содержание