Выпуск № 1 (97) | 1946 - страница 51

Ф. Лузанов

Другой особенностью конкурса было то, что число первоначально запроектированных премий было значительно меньшим, нежели в предыдущих конкурсах, и не все эти премии оказались присужденными. Жюри конкурса отнеслось к участникам соревнования с исключительной требовательностью. Среди 17-ти артистов, выступавших в третьем туре, только 12 было удостоено звания лауреатов; при этом скрипачам, арфистам и вокалистам достались лишь третьи и четвертые премии.

Не будем упрекать членов жюри в педантичной придирчивости. Напротив, они заслуживают благодарности за то, что, вынося свое решение, решительно отбросили в сторону всякие «смягчающие» обстоятельства. Они действовали с той степенью ответственности, какую требовала серьезность поставленной перед ними задачи.

Наиболее яркой на конкурсе оказалась группа пианистов, настолько яркой, что первых премий здесь оказалось две. Виктор Мержанов и Святослав Рихтер — подлинные герои конкурса. Оба они, — и как художники, и как виртуозы, — артисты исключительно крупного масштаба.

25-летний Мержанов еще в 1941 году блестяще окончил Московскую консерваторию, и имя его было занесено на мраморную доску. Война надолго оторвала его от искусства. Он вернулся из Красной Армии всего за несколько месяцев до конкурса, и есть основания предполагать, что его возможности шире того, что он продемонстрировал в ходе соревнования. Но и то, что мы слышали, произвело глубокое впечатление.

Пианист романтического склада, Мержанов — типичный представитель школы С. Фейнберга. Это ощущается в манере его игры и, не меньше, в самом характере интерпретации, — несколько импульсивной, моментами экзальтированной. Таким он показал себя в хоральных прелюдиях Баха — Фейнберга, открывших его программу во втором туре и сразу же приковавших к нему всеобщее внимание. В еще большей степени эти качества сказались в пятой сонате Скрябина: здесь можно было бы говорить о некоторых преувеличениях, если бы целое не оказалось столь убеждающим. В заключительном туре конкурса Мержанов сыграл 3-й концерт Рахманинова с необычайной эмоциональной силой, с таким размахом, каких нам не приходилось встречать уже много лет.

Специально хочется сказать об отличном художественном вкусе Мержанова. До самого недавнего времени, точнее, до получения граммофонной записи исполнения этого произведения автором, в среде пианистической молодежи канонической считалась трактовка рахманиновского концерта В. Горовицем. Она, действительно, превосходна; но, следуя ей и доводя до крайности отдельные ее особенности, некоторые пианисты, особенно в кульминации первой части и в коде финала, впадают в чрезмерную и потому уже ложную патетику. Мержанова нельзя упрекнуть в этом. Общий характер его исполнения отличен и от того, что мы

Ю. Ситковецкий

Н. Толстая

слышали у Горовица, и от рахманиновской трактовки. Мержанов драматизирует концерт. Он допускает большую ритмическую свободу, не боится весьма вольных rubato и таких же темповых вольностей (например, в каденции, которую он начинает не по-рахманиновски, в очень замедленном темпе); но, при этом, Мержанов все время удерживается в рамках несколько суровой простоты выражения.

Рихтер вышел из школы Г. Нейгауза. Ему уже за 30 лет и он отнюдь не новичок на концертной эстраде. Он дебютировал еще до начала войны, и с тех пор вокруг него успел образоваться многочисленный круг постоянных слушателей. Он сразу же зарекомендовал себя, как буквально непревзойденный интерпретатор прокофьевской музыки. Его исполнения 1-го концерта, 6-й и 7-й сонат С. Прокофьева надолго остались в памяти слушателей. И так же запомнилось исполнение Рихтером 2-го концерта Рахманинова и «Блуждающих огней» Листа. Не все удавалось ему в равной мере. Вспоминается, например, как он в 1942 году играл однажды — очень странно и искусственно — As-dur’ ную балладу Шопена. Это вряд ли была случайная неудача: романтическая интимность долгое время оставалась не слишком близкой Рихтеру. Да и сейчас он все же сильнее в классике и в совсем новой музыке.

Рихтер — явление необыкновенное. Всесторонне развитый музыкант, он наделен поистине чудесным даром. Его игра потрясает и в дьявольской «Дикой охоте» (из цикла 12-ти этюдов) Листа, — исполняемой им (здесь невозможно подыскать другое определение) титанически, — и в скромной а-moll'ной сонате Моцарта. Он отыскивает неведомые глубины в баховских прелюдиях и фугах из «Хорошо темперированного клавира» и завораживает слушателя фантастической игрой звучностей и силой лирического тока в сложнейшей неоромантической 8-й сонате Прокофьева.

Можно не соглашаться с Рихтером в тех или иных деталях его трактовки. В частности, в первых частях и «Appassionat‘ы», и b-moll'ного концерта Чайковского несколько умозрительный характер интерпретации местами обусловливает у Рихтера разорванность общей формы. Не совсем понятна внезапная, как пароксизм, яростность, с которой Рихтер набрасывается на октавы в том же концерте или в «Дикой охоте». Однако же на общем фоне его игры, все это — не более как досадные мелочи.

Даже если бы на конкурсе, помимо Мержанова и Рихтера, не оказалось ничего, заслуживающего внимания, — то творческие победы этих двух пианистов оправдали бы факт организации конкурса. Но в ходе соревнования выделились и некоторые другие талантливые артисты. Весьма интересная пара пианистов — Ю. Муравлев и Т. Гусева. Понятно, их нельзя сравнивать с двумя героями первых премий, и жюри поступило правильно, подчеркивая эту разницу, оставив вторую премию неприсужденной и отметив Муравлева — третьей, а Гусеву — четвертой премиями.

Все же, вне аналогий, они заслуживают серьезного внимания. Оба они еще очень

В. Борисенко

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Ф. Лузанов

Ю. Ситковецкий

Н. Толстая

В. Борисенко

Содержание