Выпуск № 4 (67) | 1939 - страница 45

[На обороте:] Графу Арсению Аркадиевичу Голенищеву-Кутузову. От М. Мусоргского

22

[15 августа 1877 г.]

Милый друг, Арсений, ты мне выслал чуточку больше, а потому, до первого свидания с тобою, состою должником этой чуточки. А я, друг милый, довольно изрядно в «Сорочинскую» погрузился, так что, если бы господь помог вести дело дальше при таких же условиях, то полагать можно-бы в сезон, следующий за наступающим, общими силами решить: хорошая или плохая опера «Сорочинская ярмарка». Я приступил сразу не к 1-му действ., требующему по сценическому складу большой сосредоточенности и свободы (я еще не имею отпуска), а ко 2-му действ., т. е. к ядру всей оперы. Это действие (2-е), как ты припомнишь следует тотчас после Intermezzo (Шабаш на Лысой горе; — называться будет «Сон паробка»). Сцену Хиври с Черевиком, сцену той же Хиври с Поповичем уже написал и даже успел ввести кума с Черевиком и гостями — это все написано; теперь приступаю к ядру: рассказу о красной свитке. Задача непомерно трудная.

Ты знаешь, друг, что твой скромный Модест никак не может не [........]¹ у автора, его-же дерзает музыкально воспроизводить, чего то такого, что может быть ускользает от чувства и внимания иного, нескромного музыканта. С Гоголем я знаком уже не впервые («Женитьба») и, следовательно, его капризная проза не так уже страшит меня; но «Женитьба» — это посильное упражнение музыканта, или правильнее, немузыканта, желающего изучить и постигнуть изгибы человеческой речи в том ее непосредственном, правдивом изложении, в каком она передана гениальнейшим Гоголем. «Женитьба» этюд для камерной пробы. С большой сцены надобно, чтобы речи действующих, каждого по присущей ему природе, привычкам и «драматической неизбежности», рельефно передавались в аудиторию, — надобно так устроить, чтобы для аудитории были легко чувствительны все бесхитростные перипетии человеческого насущного дела и чтобы, вместе с тем, они были художественноинтересны. Представь же себе, милый друг мой, что то, что в речах действующих у Гоголя ты читаешь, мои действующие, со сцены, должны передавать нам в музыкальной речи, без изменения против Гоголя. Много пытаний, много томящего чувства от жажды взять приступом твердыню, пугавшую, кажется, всех музыкантов; но за то, когда удастся одолеть хотя бы крошечный [............]¹ у этой неприступной твердыни, — как-то окрыляешься и на душе веселеет: ведь хочется много очень много правды поведать людям, — так хоть бы маленький обрывочек этой правды поведать-то успелось! А как велик Гоголь! Наслаждение при музыкальном изложении Пушкина (в «Борисе») возрождается при музыкальном изложении Гоголя (в «Сорочинской»). Пушкин писал в драматической форме «Бориса» не для сцены; Гоголь писал «Сорочинскую ярмарку» в форме рассказа — уж, конечно, не для сцены. Но оба гиганта творческою силою так тонко наметили контуры сценического действия, что только краски наводи. За то горе тем, кому блажь придет взять Пушкина или Гоголя только как текст! Ты знаешь меня, друг, по твоим художественным созданиям, предлежавшим труду твоего скромного Модеста: таким же и пребывает твой скромный друг .по отношению к Гоголю. Как только настоящая, чуткая природа

_________

¹Неразборчиво. — Ред.

художника создаст в области слова, так музыканту предстоять должно «вежливенько» отнестись к созданному, вникнуть в самую суть, в самое существо того, что намерен воплотить музыкант в музыкальную форму. Настоящее истинно-художественное не может не быть капризным, п. ч. самостоятельно, не может легко воплотиться в другую художественную форму, п. ч. самостоятельно и требует глубокого изучения с святою любовью. А вот когда удастся художественное родство деятелей в той и другой области исскуства — путь добрый! — Вам это известно, Ваше сиятельство, — не извольте гневаться.

Вот, милый друг мой Арсений мои нонешние дела! По части издательства на матушке-Руси, что то странно. Г. Юргенсон сначала было изъявил удовольствие за предложение издать «Макабру», а затем упорно молчит. Но вот что нам с тобою, друг, может быть приятно: у Л. И. Шестаковой Лодий исполнил дважды твоего чудеснейшего «Полководца».Обязуюсь доложить Вашему сиятельству, что все, кому читал, в трепетном восторге от «Полководца». Ты не можешь достаточно ясно представить себе, милый друг, поразительной особенности твоей картины, когда она передается тенором! Какая-то пригвозжающая к месту, какая-то неумолимая, смертельная любовь слышится! Это, как бы сказать точнее: смерть, холодно-страстно влюбленная в смерть, наслаждается смертью. Новизна впечатления неслыханная! И как талантливо сумел осязать П. А. Лодий твою чудесную картину! — совсем художник-певец.

Да, после войны!...

Забыл тебя известить, друг, что я написал библейскую картину «Иисус Навин» совсем по библии и даже руководился картою победоносных шествий Навина по Ханаану. На темы, тебе уже известные, сделана эта вещица, но ты не узнаешь ее, т. е. узнаешь твоего скромного Модеста, приступившего к работе с намерением осилить сюжет.

Вот я и весь перед тобою, мой милый друг. Еще добавлю, что в «Сорочинской» рассказ о красной свитке есть финал 2-го действия; значит, в скором времени, поможет господь, одно действие «Сорочинской» будет уже сделано; а сценариум весь готов — это важно и в высшей степени важно, — при милейшей помощи гениальной А. Я. Воробьевой-Петровой.

Мой милый друг, прошу тебя, передай мой сердечный привет графине Ольге Андреевне и графине-шашап: от всей души благодарю за добрую память обо мне. Как-то лошадки голубушки графини? Здоровы ли, те, маленькие? — я их полюбил по одним уже летописным сообщениям о них. Вот уж и не смею ручаться за себя — удастся ли мне посетить тебя и твою милейшую семью, милый друг мой, в Шубине. Как только дадут отпуск, немедленно напишу тебе, как и что.

Крепко обнимаю тебя, друг Арсений.

Твой Модест

15 авг. 77. Царское село.

23

[10 ноября 1877 г., Петербург]

Мой милый друг Арсений, ты, чего доброго, совсем сердит на меня; преложи гнев на милость. Я был весьма основательно измучен нервною лихорадкой, около 20-ти суток глаза не сомкнул и в таких мрачностях находился, что писать к тебе было-бы грешно, особенно после твоего последнего письма о деревенских порядках и о том как переживать приходится бесконечное «переходное» положение российского хозяйства.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

22

23

Содержание