Выпуск № 2 (65) | 1939 - страница 17

Сна как не бывало: проснулись чехи, поляки, немцы, голландцы, скандинавцы, люксембуржцы и другие.

— Запевай такую, которую все знают! — слышатся требования; и уже кто-то вполголоса затягивает: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»...

Эту песню знают все, в каждой стране — свой текст, и весь вагон поет в такт стуку колес.

«...Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц...»

Так мы едем минут двадцать, затем поезд нерешительно останавливается. Мы осторожно открываем двери — ничего не видно. Закутанный в одеяло испанец подходит и молча кивает — надо выходить. Осторожно, без шума, спрыгиваем на землю, спотыкаемся о проволоку, собираемся у полотна, на небольшом откосе.

Из передних рядов, где находится Отто, передают приказ: «Все снаряжение снять, каждой роте выделить двух человек для охранения».

Пути взорваны и завалены камнями в метр вышиной. Мы движемся вперед, друг за дружкой, обходим взорванный путь и дальше идем по рельсам. Разговоры и куренье запрещены, мы молча проходим еще километра полтора и доходим до небольшой будки стрелочника. Наши проводники показывают в темноту: «Там Валсекильо, еще километра полтора». Стоим с минутку и возвращаемся. Ожидается французский батальон, он должен прибыть сегодня ночью.

У нас осталось часа два времени. Отто приказывает сейчас же лечь спать. Выставляем караулы, остальные заворачиваются в одеяла и ложатся на мокрую от росы землю.

Отто проходит по рядам спящих товарищей, говорит с командирами рот, отдает приказания о наступлении.

Первой роте предстоит пробраться вдоль полотна железной дороги, слева, рядом, идет вторая рота, третья идет сзади, на расстоянии 500 метров, во второй линии пулеметная рота повзводно присоединяется к пехотным ротам.

Все договорено, все понятно. У нас остается час времени. Ночь холодная, мы мерзнем. Невыносимо медленно ползут минуты. Наконец, в четыре часа утра, Отто приказывает построить роты в боевом порядке. Бесшумно будим товарищей, они оставляют одеяла и вещевые мешки и отправляются повзводно на указанные исходные позиции. Одна часть за другой исчезает в ночи. В 4 часа 15 минут все готово, — наступление на скрытого в темноте врага начинается.

В полутора километрах от нас должно лежать Валсекильо. Отто, я и два связиста проходим с ротами примерно тысячу метров, потом усаживаемся под деревом и ждем, — не слышно ни звука в деревне, ни огонька — ничего.

Ждем и высчитываем: сейчас они вошли в деревню, отчего же нет выстрелов? Или врага уже нет? Или мы захватили его врасплох во время сна? Но тогда бы ручные гранаты... Нет, ничего, — ни звука. Проходит минута за минутой, полчаса — мы все нервничаем. Обстановка странная, связисты тоже не возвращаются, — но вот, наконец-то, щелкают четыре выстрела, потом еще три, мы вскакиваем, снова тишина, и вдруг бешеный огонь, — пулеметы, винтовки.

Начался бой за Валсекильо, и после четырехчасового, тяжелого боя деревня стала нашей.

4 БОЙЦЫ ЦЕНТРАЛЬНОГО ФРОНТА

После двадцатичасовой езды поезд останавливается. Шесть часов утра. Мы просыпаемся. Пытаемся ориентироваться. Мы — на маленькой станции, название нам ничего не говорит. Мы прильнули к окнам, — заспанные, измученные, голодные, промерзшие...

Но вот подходит ординарец из штаба с приказом: всем выходить. Мы собираем свои пожитки и, злые, раздраженные, вылезаем из вагона.

Очень холодно. Строимся, идем. Никто не знает: зачем, почему, куда. Начальник эшелона принимает рапорты командиров рот и взводов. Батальон весь налицо. Откуда-то передают приказ: итти вдоль шоссе. Топаем дальше, со всем своим имуществом, один километр, два, три, четыре километра. Потом приказ — разойтись направо и налево от дороги, в жнивье. Ложимся. Так это начало «отдыха»? Скорее дьявольски похоже на немедленное введение в дело. Настроение отвратительное. Даже Отто Бруннер перестал добродушно ругаться. Отто молчит, — уж чего хуже! Хоть бы в желудке была чашка горячего кофе, да кусок хлеба...

Так и сидим у дороги. Валльман напевает, подыгрывая на гитаре:

Хочу проснуться
В лучах зари,
Чтоб в небе летчик
Не парил,
Не слышать бомбы,
Гранаты воя,
И разговоров
О нас — героях.
Ты все на свете,
Мой друг, проспал.
Войной ты бредил,
Ты сон видал...

Старая песня! Ее сложил в конце мировой войны Отто Рейтер. Мы ее «приспособили». Но уж раз мы ее поем, без всякой иронии, всерьез, — значит, дело плохо. Дальше так нельзя, — это ясно. Эвальд советует Валльману: «Ну-ка, затяни что-нибудь повеселее, без сентиментальщины».

Тот сразу понял, чего от него хотят. Начинается с «Песни о Тироле», кончается нашей «Чапаевской». Поют в каждой роте по обеим сторонам шоссе, сначала — немногие, потом певцов становится больше. Между тем солнышко пригрело. А тут еще кто-то говорит, что нам готовят кофе. Сразу стало легче жить на свете.

Часов около десяти мимо нас прошел товарищ из военного министерства и сообщил нам, что нас направляют к Мадриду. У всех даже глаза повеселели. Потом Бруннера вызвали на совещание. Вернувшись, он сообщил командирам, что мы отныне прикреплены к центральной армии и будем сражаться бок-о-бок с другими интернациональными бригадами. Нужно было сообщить об этом по ротам. Командиры и комиссары вернулись в роты и собрали взводных командиров. Те сообщили об этом своим частям. И вскоре с обеих сторон дороги загремело «ура». В эту минуту как раз подоспела полевая кухня со свежим, горячим, душистым кофе. «Ура» зазвучало еще громче!

Через час подошли грузовики. Мы забирались в них радостные, улыбающиеся, очарованные перспективой попасть на мадридский фронт, а может быть, со временем и в самый Мадрид, чье имя для нас сияло волшебным светом.

Все утомления, все лишения долгих, тяжелых месяцев, казалось, были

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

4

БОЙЦЫ ЦЕНТРАЛЬНОГО ФРОНТА

Содержание