Выпуск № 9 (61) | 1938 - страница 22

в искусстве, умения раскрыть внутреннюю силу, распознать пути исторического развития искусства.

«... Как Янус древнейших римлян, критик окидывает верным взглядом и то, что было, и то, что будет. Антипрогрессист критиком быть не в состоянии...» — эти слова были начертаны на знамени Серова-критика; и им он оставался верен до конца. Его острая, пытливая мысль всегда была устремлена вперед, и сам Серов всегда был горячим поборником народности, простоты, истинности выражения в музыкальном искусстве. И поэтому — не удивление, а глубокое возмущение вызывают досужие рассуждения некоторых (к сожалению, их не мало) так называемых «музыковедов», «зачисливших» Серова в «лагерь консервативных музыкантов» и искусственно противопоставивших всю деятельность якобы «ретрограда» Серова — деятельности передового Стасова. Это бессмысленное, ложное противопоставление, возникшее на явном недоразумении или невежестве, грубо искажает всю историю развития русской музыкально-критической мысли.

Действительно — Серов ошибался, как ошибался и Стасов (не меньше и не реже Серова!). Но ошибки Серова проистекали не от его мнимой консервативности, а в силу неизбежной ограниченности его мировоззрения, обусловленной противоречиями исторического развития русской музыкальной культуры в середине прошлого столетия.

Во всяком случае — в условиях своего времени — Серов был безусловно одним из самых передовых и энергичных деятелей русской музыкальной культуры, ее верным знаменосцем и энтузиастом. Сейчас это уже не подлежит сомнению.

Не следует забывать при этом, что Серов по существу явился первым зачинателем русской музыкально-научной критики и публицистом и что в этом отношении деятельность его приобрела европейское значение.

«...Поле музыкальной критики, — писал он, — у нас почти не начинали возделывать, а поле широкое, богатое...

Между тем, что в русской читающей публике несравненно больше истинного критического смысла, чем во многих других народах (например, во французском) — этому служит доказательством блистательное состояние русской литературной критики, которая во многих отношениях опередила все иностранные.

Почему же не позволить себе думать, что постоянные, дружные, добросовестные усилия могут через несколько лет поставить и музыкальную критику в России на такое же видное и почетное место?»¹

Серов понимал, что для хорошего посева нужно очистить широкое поле русской музыкальной критики от грязи и сорной травы обывательского мещански-отсталого критиканства. И он энергично начал эту черную, неблагодарную работу, принесшую ему не мало «дополнительных» хлопот и неприятностей.

Но — острая и злая полемика Серова с русскими и иноземными «Феофилычами» — косными, невежественными рутинерами-«критиками» — сделала свое дело.

Изобличение тупоумного филистерства, пустого графоманства, реакционного приспособленчества — и в музыке, и в музыкальной критике —

_________

¹ «Музыка и толки о ней». — См. I том критических статей А. Серова, стр. 420.

принесло несомненно большую пользу всему развитию русской музыкальной культуры, хотя и многими современниками Серова его публицистическая деятельность воспринималась не иначе, как «благородное дон-кихотство».

Даже такой выдающийся деятель русской культуры, как В. В. Стасов — недооценил талант и значение А. Серова — музыканта, критика и публициста. Отдавая должное «энергии, остроумию, едкости и полемическому задору» критических статей Серова, он отказал им в глубине мысли, в подлинном пониманий «почти всего созданного после Бетховена...».

Трудно поверить, что эти несправедливые слова были сказаны передовым Стасовым — о человеке, который вместе со Стасовым поднял знамя русской национальной музыкальной культуры, о вдохновенном борце за народность и реализм в искусстве, о глубочайшем толкователе творчества Моцарта, Бетховена, Глинки, Даргомыжского, о страстном пропагандисте прогрессивных идей Вагнера и Листа...

Трудно поверить, но — эти слова были сказаны — и не раз, и не одним только Стасовым. Серов нашел отклик в русской читающей публике (к ней и были обращены все его пламенные статьи). Но он не нашел горячего сочувствия и поддержки среди подавляющего большинства современных ему музыкальных деятелей. И в годы, когда дарование Серова достигло высшей ступени развития, — он почувствовал опустошающую силу страшного одиночества.

Удивительно, что печальный жизненный удел Серова — удел многих передовых талантливых людей в прошлом русской культуры — объясняли, да и объясняют еще и теперь, — мелкими причинами, главным образом, личного порядка: неуживчивым характером, непомерным честолюбием, излишней страстью к полемике ради полемики, слабоволием (!) и непостоянством мнений, нетерпимостью и раздражительностью. Были и такие «знатоки» творческого наследства Серова, которые умудрялись «объяснять» его одинокость в русской музыкальной жизни чуть ли не «отсталостью взглядов» и... даже реакционностью, консерватизмом Серова.

О последних говорить много не приходится: этих «Феофилычей» уничтожающе обличают статьи самого Серова. Что же касается личных качеств характера и всей жизненной деятельности Серова, то на этом вопросе следует остановиться.

В юные годы — как мы видели — Серов отличался исключительно скромным, женственно-мягким характером. Наивно-восторженное отношение к жизни — во всех ее многообразных творческих проявлениях, страстная любовь к искусствам и науке и столь же страстное желание некорыстно служить им — вот что определяло целомудренную и несложную еще психику артистической натуры Серова.

Но впоследствии, в годы зрелости и самостоятельной деятельности на «суровом поприще критика» — в характере Серова появляются и все более резко дают о себе знать черты замкнутости, неуживчивости, гордого честолюбия и даже раздражительной нетерпимости. Перемена, как видим, резкая, разительная.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание