Выпуск № 5 (57) | 1938 - страница 12

печеской России, ханжество и лицемерие «рыцарей аршина и наживы», тяжелую жизнь загубленной этим звериным бытом женщины. Выступая как мастер музыкального «бытописательного» жанра, создавая яркие музыкальные «портреты-характеристики», Щербачев пользовался здесь реалистическими приемами.

И, несомненно, удавшиеся композитору отдельные эпизоды «Ижорской» симфонии (к ним следует отнести 1-ю часть, а также рейд полковника Мина, — быстрый «кавалерийский марш» в 4-й части) служат подтверждением того, что именно конкретность, реалистичность музыкальных образов, их внутренняя осмысленность делают художественное произведение убедительным.

Здесь, на этом пути — решение важнейшей творческой проблемы: нахождения правдивых и ясных, эмоционально-насыщенных музыкальных образов и их художественной организации.

К сожалению, В. Щербачев в «Ижорской» симфонии предпочел пойти по проторенной дорожке самодовлеющей музыкально изобразительной звукописи и символической метафоры, подменяющей конкретность музыкального представления.

Он не нашел в себе творческой воли к преодолению соблазнов «конструктивистского» жанра музыки в стиле Стравинского, под прямым влиянием которого написаны 2-я и 3-я части. Вместе с тем, он не порывает и с традициями музыкального символизма.

Я отнюдь не склонен думать, что советский симфонист должен отказаться от живописности, изобразительности, декоративности музыки,— такая мысль была бы абсурдной. Иллюстративная яркость музыкального звучания является одним из средств усиления художественного воздействия музыкального образа. Но при обязательном условии, что это средство подчинено верному принципу в смысле определения характерного, типичного в выражаемом музыкой явлении. Эти средства выражения не должны превращаться в самоцель, в самодовлеющее развлечение, в «звуковой атракцион».

В 1-й части симфонии композитор изображает серые «колпинские будни», «окуровский» мещанский колорит тусклой жизни «мастеровщины», мечтающей о водке и «куске поросятины». Музыкально этот колорит передан «пустыми» квартовыми созвучиями, монотонно-унылым блужданием мелодий гобоя, оцепенелыми, застывшими аккордами, появляющимися в различных регистрах и инструментальных группах и как бы останавливающими всякое движение, всякую жизнь:

Прим. 2

Выразительны большие паузы в вокальной партии. Характерна и обычная, но типическая деталь: звон отдаленного колокола.

Движение дано здесь только для того, чтобы еще больше подчеркнуть застойность, инертность старого косного быта. «Кудреватые» наигрыши, свирельные, гобойные и кларнетные обороты на фоне засурдиненных труб ничего не меняют. Они не больше как красочная деталь, оттеняющая общий тускло-серый колорит симфонического ландшафта:

Прим. 3

Наибольшей эмоциональной сконцентрированности музыка 1-й части достигает в лаконической характеристике часового. Тяжелая, словно налитая свинцом звучность труб и валторн («шаги» виолончели и контрабаса — пиццикато) выразительно дополняет общую картину заплесневелой обывательской жизни, придавленной тяжелой пятой самодержавия.

Эмоциональный строй музыки точно соответствует словам, которые мы слышим в партии баса соло: «Крепок закон: в небеса не рвись, чти генерала и прочих строго, в церковь ходи и, веруя в бога, ешь и плодись».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Прим. 2

Прим. 3

Содержание