Выпуск № 3 (55) | 1938 - страница 49

Рис. худ. А. Костомолоцкого

Ласочка (в исполнении артистки Вельтер).

Запоминается и блестящая увертюра оперы, с ее мелодиями народного склада, а также хор девушек, сборщиц винограда,— песня, напоенная южным солнцем (1-я картина).

Недостаток музыки Кабалевского в ее излишней загруженности инструментальным звучанием. Увлечение оркестровыми красками у Кабалевского идет за счет рельефности декламационного стиля: декламационная сторона в опере не всегда убедительна. Герои сплошь и рядом говорят одним и тем же музыкальным языком, интонационный рисунок их не всегда разработан в должной мере. Хотелось бы большей композиционной развернутости в 1-й картине: слишком уже куцо дано обращение Брюньона к Ласке. Превосходное по мелодическому рисунку, оно буквально втиснуто в несколько тактов; между тем в первом действии Ласка поет целых две арии, говорящих о ее чувстве к Брюньону. Превосходный небольшой хорик в конце 1-й картины также не развит. Он напоминает «фоновую музыку» в тонфильмах.

Симфонические антракты — большие декоративные инструментальные полотна — удались композитору и придают опере известную монументальность.

Странное впечатление оставляет постановка оперы.

Приходится поражаться, как произошло, что цветущая, напоенная южным солнцем Бургундия, так вдохновенно описанная Ромен Ролланом, предстала перед нами на сцене Ленинградского Малого оперного театра в виде какого-то «полуночного края», где царит унылый сумрак. Из шести картин оперы лишь в двух мы замечаем солнечный свет, — да и то, что это за серенький денек в 1-й картине (сбор винограда)! В последних трех картинах оперы глубокая ночь окончательно окутывает сцену; зрителю начинает казаться, что, может быть, родина Кола не Бургундия, а хмурая Лапландия...

Ласочка, деревенская девушка, работающая на винограднике, одета как субретка, в туфельках. Мадемуазель де-Терм, возлюбленная герцога, вооружена лорнеткой. Возница, собирающий трупы умерших от чумы, носит плащ испанского гидальго. Весь народ в этом пораженном чумой, разоренном пожарами, разграбленном ландскнехтами маленьком французском городке выглядит так, как если бы он собрался... на воскресный праздник, а одетые в шелковые камзолы, с перышками на шапочках, ландскнехты напоминают пажей из рыцарских романов.

Лишены единства стиля и мало театральны декорации. Тут и акварельные пейзажи (2-я картина), и символический «сад смерти»

в духе Беклина, с деревьями из картона (4-я картина). В 5-й картине художник воздвиг огромную ратушу со сложными подступами к ней с площади, хотя каждому, знакомому с повестью Роллана, хорошо известно, что в маленьком городке Кламси нет и никогда не было такого сооружения.

Мастерская Брюньона — придворного художника — сильно смахивает не то на пустующую летнюю дачу в Парголове или в Мамонтовке, не то на проходную будку с одной дверью, через которую в течение картины входят и выходят многочисленные посетители Брюньона; список их довольно значителен: герцог, Жифляр, нотариус, кюре, Гамби, женщина, больная чумой, сестра Брюньона, прихожане, свита герцога... В этой же почти совершенно пустой мастерской Брюньон прощается со своими творениями и поет, указывая (к недоумению публики!) на точильное колесо: «Я не один, это — все тот же Брюньон!» (подразумевая, очевидно, свои творения, которым — по воле режиссера — не нашлось места в мастерской Кола). Поистине странное впечатление оставляет эта мелодраматическая ария!

Живы еще, как оказалось, и традиции оперной «вампуки». Чтобы убедить в этом зрителя, режиссер «организовал» появление сестры Брюньона в 4-й картине. Эта изящная, нарядная девушка в тщательно разглаженном платье мужественно заявляет публике, что она только что бросилась в огонь и в воду, спасая творения своего брата: «Я прямо в огонь: я в окошко и в речку — вылезла мокрая».

Свирепый герцог, — садист, достойный собрат гюисмановского героя, — ходит по сцене, подергивая ножкой и милостиво размахивая ручками «перед народом». Само собой разумеется, что подобный опереточный сюсюкающий старичок-подагрик не может создать впечатления значительности в трагической сцене 6-й картины. Не решен режиссером и финал: толпа взбунтовавшихся жителей Кламси входит в покои герцога для расправы с ним — словно по пригласительным билетам: ощущения боязни за судьбу Брюньона, поставленного лицом к лицу с готовыми на все герцогом и его клевретами, у зрителя не возникает.

Удались режиссеру массовые сцены в 1-й и 2-й картинах; интересны и верны мизансцены — в 1-й и 4-й картинах. Но чего нет в постановке — это ясного ощущения XVI века и радостного, полного сил и здоровья, галльского духа героев Ромен Роллана.

Для исполнителей опера «Кола Брюньон» представляет значительные трудности. Помимо того, что не все партии одинаково удобно написаны для голоса, они все необычайно трудны по своему содержанию. Передать обаяние и прелесть роллановских образов (Кола, Ласочка), верно схватить все своеобразие таких персонажей, как кюре Шамай — этот по-рубенсовски сочно написанный образ язычника в рясе, как хитрый и продувной деляга Жифляр — задача, необычайно сложная для исполнителей.

Незабываемо яркий образ Кола создан артистом Модестовым, сумевшим не только преодолеть исключительные трудности декламационного и вокального порядка, но и найти верный пластический рисунок своей роли. Его насмешливая, полная лукавой иронии рекомендация себя герцогу (2-я картина), его энтузиазм любящего свое ремесло мастера, погруженного в работу (3-я картина), надолго остаются в памяти. Менее выразителен Кола в своем столкновении

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Рис. худ. А. Костомолоцкого

Ласочка (в исполнении артистки Вельтер).

Содержание