Выпуск № 3 (3) | 1933 - страница 58

выбранный творческий метод и не будучи в состоянии определить, почему именно данный творческий метод (а отсюда и материал, и фактура, и вообще вся технология) необходим в данной конкретной исторической обстановке. Ибо каждый творческий метод должен непрестанно, глубоко обогащаться новым опытом классовой борьбы пролетариата и пересматриваться с точки зрения единственной философии действительности: марксизма - ленинизма и под углом зрения метода этой философии. В сущности, в основе организации композиторского дела лежит признание за музыкой ее социальной истинности: музыка — не символ, не копия и не «знак» каких-то потусторонних вещей. Как и язык, сильная своей интонационной природой, музыка семантична, музыка обладает смыслом, в котором дана подлинная действительность. Воспитание и рост общественного сознания композитора — это же и есть освоение своего творческого дела — сочинения музыки — как дела всех и для всех. Нет высшей радости для компози тора, как после долгих усилий и исканий почувствовать, что высказываешься не про себя, не про свои узенькие переживания, которые близоруко принимаешь за общечеловеческие, а что, высказываясь, преодолеваешь личный лиризм, вылезаешь из своей «шкуры», из своей «психологической берлоги.:. Я не знаю, как точнее выразить это состояние, это второе рождение, но я знаю твердо, что процесс этот освобождает сознание от множества губительных навыков.

Я знаю, я убежден, что именно композиторам СССР и особенно молодежи должно быть вполне понятно это чувство.

«Свое» не теряется. Но перестает быть «собственностью». Охватывая сознанием прошлое или современность, слышишь не себя, а дыхание, ритм и интонации борющихся классов. Не остается ничего ни от пресловутой механической объективности, ни от близорукого субъективизма. Материал перестает быть формальным объектом для показа своей оригинальной техники, личного уменья, личного мастерства и экспериментаторства. Всегда, всюду и везде музыка ощущается в постоянном социально-смысловом становлении, в сложной сплетенности разноречивых функций, потому что не редко, что в одном и том же произведении различна социальная семантическая роль — а отсюда и соответствующий показ — тех или иных элементов, как высказанное (организованное) композитором и в звуке раскрытое обнару жение действительности, значит, борьбы и строительства.

Мы знаем теперь, что и в музыке обнаружение действительности заинтересованное, партийное: композитор сочувствует или не сочувствует, в этом сказывается не только его личное отношение, но — главное — его отношение как носителя классовой идеологии. Конечно, в музыке такое обнаружение глубоко специфично в сравнении с другими искусствами, но от этого оно не становится абстрактнее. Наоборот, этот социально-классовый «субъективизм» музыки (если можно так выразиться) проявляется весьма 'чутко, сообразно ритмо-интонационной природе музыкального искусства. Сейчас уже нащупываются законы музыкальной интонации — языка, обходящегося без понятий и конкретных представлений, — но крайне, как оказывается, конкретного.

Я невольно отклонился в сторону тех перспектив, которые рисуются перед советским музыкознанием, хотя цель данной статьи отнюдь не аналитически-исследовательская, а всего-на-всего скромно информационная. Из небольшого личного опыта, из работы с композиторским молодняком, из общения с композиторами и из прослушания некоторой существенной доли из написанной за минувший год музыки, я ощутил то, что приблизительно точно я только что попытался сформулировать. Особенно этот процесс перерождения музыкального творчества, как личного состояния в ощущение конкретного участия в борьбе и строительстве процесс, стимулированный в сильнейшей степени освобождением композиторского сознания от механистически-догматических установок, — представляется мне существенным признаком творческой работы минувшего года. Для композиторов открылись — так сказать — права гражданства на смену охватившей большинство депрессии. Нет заранее обреченных творческих методов, форм, технических средств. Направленность замысла — качественность содержания — определяет их выбор. Эта направленность должна отвечать современному политическому моменту, а не обязательно малая («массовая песня») или обязательно большая форма («симфония»). Подчеркиваю еще и еще: ощущается вышеописанный процесс перерождения, а не мертвящее освоение догматов и лозунгов. Иначе говоря, налицо уже не приспособленческое перестраивание психики — в нем нет смысла — и внешняя погоня за пролетарской идеологией в виде обязательных массовых

песен (прошу не подумать, что эта погоня исчерпывает для меня могучее творческое движение по созданию массовой песни), а вставший перед каждым композитором-гражданином СССР великой важности вопрос: как мне, с моим опытом, моими техническими средствтми, моими методами и уменьем строить, включиться в музыку нашей страны, как изжить в себе индивидуалистически-собственническую творческую психику... Не потеряв себя, конечно, но найдя себя уже как носителя стремлений и эмоций коллектива. А для того, чтобы петь то, о чем поет строющаяся действительность, не надо петь всем, как все, а надо осознать себя во всех, т. е. в общем деле, и тогда творчество перестроится органически.

В такой перестройке и радость и энтузиазм.

Они и ощущаются во всем, что было создано ценного композиторами Ленинграда и Москвы за минувший год.

Даже при строгом отборе надо признать несомненность большого творческого подъема. Произведения Животова, Книппера, Мясковского, Пащенко, Половинкина, Попова, Шапорина, Шебалина, Шостаковича, Штейнберга, Юдина, затем многие интересные и свежие по содержанию замыслы композиторского молодняка — все говорит о подъеме и энтузиазме. Несомненен сдвиг в симфоническом стоительстве, в смысле осознания проблемы симфонизма как высшего вида организации музыки, проистекающего из содержания политически — и классово- зрелого сознания композитора, а не из ограниченных формальных установок. Конечно, наивно было бы рассматривать все новые произведения указанных композиторов как непосредственный отклик на апрельское постановление. Но их созревание, завершение и главное то, что музыкально исполнительские организации смело и безбоязненно донесли эти новинки до слуха советской общественности — словом, вся реализация композиторского опыта, выходящего за пределы узко - рапмовских рецептов, стала возможной только в результате — как всегда и везде, чутко угаданного ВКП (б) конкретного процесса: роста политического сознания советских композиторов, настоятельно требовавшего творческого исхода.

В этом смысле, минувший год для советской музыкальной общественности — » знаменательный, исторический год, от которого, хочется верить, начнется новое исчисление творческих завоеваний советской музыки.

В. Щербачев

Впереди еще упорная борьба!

Своеобразный формализм, породивший всяческую анекдотическую галиматью, господствовал со всей присущей ему воинственностью накануне 23 апреля прошлого года.

Узкий догматизм, обоснованный весьма часто вульгарными, псевдомарксистскими предпосылками, сковывал творческую активность композитора.

Одержимая крайним фанатизмом, сильно приправленным администрирующими тенденциями группа, в выступлениях отдельных товарищей из РАПМ отождествлявшая свою теорию и практику с генеральной линией партии, а самую ассоциацию со своего рода компартией в музыке, вносила не мало смятения и смущения в композиторские умы,, дезориентировала теоретическую мысль и, в отдельных случаях, загоняла советское творчество в тупик.

Сначала казалось, что вполне почтенная забота о содержании нашего искусства вытесняет заботу об освоении его техники. Всякий серьезный разговор о технологии композиции был немыслим. Говорившему сейчас же пришпиливался ярлык формалиста. Даже в школе изучение наследия с технической стороны рассматривалось как махровый формализм, а лица, занимавшиеся этим греховным делом, зачислялись чуть ли не в классовые враги.

И вот, прошел год со времени исторического постановления ЦК партии.

Нет больше группы, а есть очень значительное число художников, объединенных гордым сознанием своего участия в социалистическом строительстве, и они вполне отдают себе отчет в ответственной своей работе, они заняты проблемами именно советского исскуства, советской тематики, их творческая теоретическая и практическая мысль направлена на разрешение громадных задач, поставленных именно советской действительностью.

Испытывая повседневно внимание к своему творчеству и быту со стороны всех авторитетнейших партийных, советских, профессиональных и общественных организаций, композиторы эти понимают, что только активнейшее творческое напряжение может их сделать достойными своей эпохи. В Ленинграде за этот один год появилось 9 симфоний. В контрактационную комиссию

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Впереди еще упорная борьба!

Содержание