Выпуск № 11 (17) | 1934 - страница 20

начало от них. Искусственное, неискреннее, пустозвонное в джазе в моих глазах приобретало характер паразитического нароста, какого-то грибка, целиком закрывшего совершенно здоровое растение. И, таким образом, я замечал различие между подлинным оригинальным творческим элементом в джазе, между народным элементом (негритянским и аналогичным) и фальшивой лакировкой, которая была положена сверху, — продукт влияния коммерческого Бродвея. ¹

Из всех современных композиторов, музыку которых я слышал втечение этого времени, был один, который стоял головой выше своих современников, это — Игорь Стравинский. Я видел в нем своеобразную личность — музыкального варвара, одаренного исключительной чуткостью и колоссальной силой. Его «Весна священная» — новый мир силы и красоты: я наслаждался ее бьющей через край жизненностью, ее несокрушимой мужественностью, не глубоким проникновением в природу. Это сочинение было для меня вызовом прошлому, утверждением естественной, чувственной радости бытия; этого-то я и не находил у предшественников Стравинского — у Дебюсси, у Равеля, которые мне стали казаться слабыми и упадочными. Когда я ознакомился с произведением, которое я продолжаю считать величайшим творческим актом Стравинского (и одним из величайших созданий нашего столетия) — «Свадебкой», — я был еще более потрясен. Такое богатство гармонии, такая смелая мелодическая трактовка, такой могучий ритмический порыв, такое изумительное использование инструментов — все это, мне казалось, больше, нежели какое-либо иное произведение, выражает то, что является самым тонким и лучшим в современности. Я тщательно изучал, играл и переигрывал партитуру «Свадебки», и много полезного вынес для себя отсюда. Я способен был терпеть тяжелую необходимость повторения всех моих академических занятий, в самой требовательной форме, под руководством Буланже — главным образом, думаю, потому, что у нее я находил теплую симпатию и живое понимание таких произведений, как «Свадебка» Стравинского.

Несмотря на мое преклонение перед Стравинским, я был весьма шокирован и разочарован, когда впервые услышал его неоклассического «Царя Эдипа». Эта вещь мне показалась скучной, неинтересной, не останавливающейся перед эпигонскими подражаниями классическим образцам. Я не мог понять значения этой ретроградной тенденции того времени. Втечение нескольких месяцев Стравинский, Хиндемит, Мийо, Равель, Шенберг, Буланже — все они повернули в сторону неоклассицизма, и это произвело на меня большое впечатление.

В 1931 г. я возвратился в Нью-Йорк, где и провел большую часть года. Я бежал в кино— смотреть советские фильмы, бросался в океан на Коней-Айланде, совершал длинные прогулки со старыми друзьями вдоль Гудзона, любовался солнечным закатом. Моя музыка становилась более свежей, менее утонченной, более динамической и диссонантной, чем та, которую я сочинял в Париже. Мой отец сказал про мой фортепианный «Танец», (пр. 1), что он вызывает в нем видение огромных масс, миллионов и миллионов танцующих, движущихся в предельной экзальтации и радости. Нью-Йорк, Америка снова появились в этой музыке, и я стал сочинять более свободно, с большей легкостью и в большем количестве, но и с лучшим качеством. Я в это время стремился к большой интенсивности и динамике и, вместе с тем, — к лиричности, не переставая в то же время искать большей ясности формы:

[Прим. 1]

_________

¹ Главная улица в Нью-Йорке, центр музыкального и театрального мира. Ред.

Я возвратился в Париж для окончания моих занятий фугой. Моя первая композиция (сочинил я ее втечение 10 дней) — «Тема и вариации для фортепиано» — была столь диссонантна, полна такой резкой силы и напряжения, что Буланже не могла ее переварить. Даже моя жена (обычно строгий судья моих композиций) заметила, что это звучит подобно котельному заводу. Я был в бешенстве и продолжал окончание этой вещи в протестующем, резко диссонантном стиле. Хотя это произведение и не является образцом того, как я бы хотел писать сегодня, и хотя оно имеет некоторые несовершенства, которые мне самому ясны, всеже я считаю его большим шагом вперед в моем развитии; это было первое мое произведение, которое, по моему мнению, имеет настоящую ценность. Буланже была явно разочарована моей изменой милому для нее неоклассицизму, но, прослушав несколько раз, она сказала, что «Тема и вариации» — головой выше всего того, что я до сих пор сочинил:

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание