Антон Григорьевич Рубинштейн
(К пятидесятилетию со дня смерти)
Академик Б. Асафьев
Имя — Антон Рубинштейн — одно из славных, вызывающих глубокое и беспрекословное к себе уважение в истории русской музыкальной культуры. Мировой пианист, композитор, педагог и мыслитель о музыке, человек ненасытной энергии, музыкант-гигант, художник высоких помыслов и серьезного этического уважения к своему искусству. В создании русского профессионального музыкального образования — это и смелый борец, и деятель поразительной силы духа, и неутомимый инициатор и осуществитель идей, — упорный, пламенный. Он умел добиваться и не успокаивался, пока не выполнял поставленной себе задачи, и в родной, рожденной им петербургской — первой русской — консерватории он был грозой для всех, кто тормозил его великое дело, но верным другом-поощрителем друзей этого дела. Он был суровым учителем. Сам неутомимый, он являл себя беспощадным к людям ленивой мысли и вялого труда.
Расточитель своих духовных и физических сил, он жестоко карал тех, кто не умел овладеть своими способностями из-за нерадения, отсутствия дисциплины труда и распущенности воли: в искусстве ему до острого гнева противны были привычки и навыки к барскому, дилетантскому отношению к делу (когда, мол, есть досуг и вдохновение, тогда и работаю, не утомляя себя и не насилуя!). Юпитер-громовержец просыпался в обаятельном Антоне Григорьевиче, — стоило только ему почуять это ненавистное ему барство в музыкально-одаренной личности в смысле хотя бы отношения к искусству, как забаве, отдыху от дел и забот, а не как суровому, непокладистому ремеслу, которому надо отдавать труд всей жизни.
И как он работал! Достаточно напомнить его знаменитый цикл исторических концертов на склоне жизни, проведенный им с гигантским размахом «воли к музыке», с какой-то, равной мощности мысли и работы Льва Толстого, нечеловеческой энергией. Действительно, Антон Рубинштейн носил в себе, в своей природе что-то родственное богатырям русской научной и художественной действенности блестящей эпохи рас-
цвета, то есть середины прошлого века. Антон Рубинштейн — это великий музыкант, типа неутоляемых своим ненасытным мастерством и постоянством творческой силы мастеров слова, камня, звука или краски: в нем ключом били микельанджеловское упорство и львиная хватка. Не в том дело, что он добился всемирной славы и господства над публикой всех стран, как пианист-виртуоз, а в том, что он, как пылкий тоноша, любил свою игру, свое волнение музыкой и потому с большой готовностью играл запросто и скромно в кругу отзывчивых, в кругу волнуемых сердец, играл без виртуозного чванства, доставляя радость и счастье не столько избранникам музыки, сколько верным ее бескорыстным рыцарям духа. С ними он сам становился юношей, пламенным энтузиастом Баха, Бетховена, Шумана, Шопена, удивляясь безмерности воображения и духовной неисчерпаемости их музыкального языка. Рубинштейн в такие часы мог вовсе забыть про свои обязательства перед виртуозностью и играть довольно неряшливо в техническом отношении. Но тут, не преодолевая окончательно механические свойства клавишности, он сквозь них, сквозь всю «деревянность» инструмента, вызывал образы музыки, словно не вытянутые из струн молоточками и ударами по клавишам, а звучавшие, как голоса поэзии, как интонация гневности и экстаза восхищенной души пророков, словно бы минуя посредствующую инстанцию — рояль. Его львиные руки приказывали «клавишам передавать его страстную, темпераментную мысль — жизнь артиста, и от кухни ремесла следов не оставалось. Люди трепетали от непередаваемого словами волнения перед музыкой, которой, как искусству, вовсе не необходимо было быть гениальной в своем профессионально-художественном качестве: затрепетать, заволноваться в сильной степени можно было в часы рубинштейновских озарений столь же от «Лунной сонаты» Бетховена или рубинштейновской транскрипции его «Турецкого марша», как и от увертюры к «Руслану» Глинки в изложении Рубинштейна или фрагментов из его «Демона», в особенности Лезгинки, или даже — и очень часго — от покоряющего исполнения знаменитой фа-мажорной его Мелодии.
Что это было за свойство? В чем заключалась основная особенность игры Рубинштейна? Каждый пианист в той или иной, большей или меньшей степени играет себя, свое я, но здесь это свое переносилось на весь мир музыки так, что словно она, музыка, становилась лирическим созданием одного поэта, одной всепроникновенной души, хотя и сохраняя особенности быть музыкой Шумана, Шопена и других великих. Я много и тщательно расспрашивал об игре Рубинштейна лиц, чутко его слушавших, причем очень много тонких и глубоких наблюдений было мною получено от композитора А. К. Лядова, чуткого ценителя Рубинштейна, в целом, — и его громадного дела, и его яркой личности; затем Ф. М. Блуменфельд, композитор и сам «отличный пианист, чувствовавший красоту фортепианного звука
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
