Выпуск № 8 (60) | 1938 - страница 52

ными органами, с их безграничным блеском регистров и красок. Современный орган отражает все достижения нынешних оркестров; всякий знает, какую эволюцию — и революцию! — пережил оркестр за двести лет. Правила, выработанные Бузони для транскрипторов, а также самые переложения с органа, созданные пианистами XIX — XX вв. (Лист, Таузиг, Бузони, советский пианист — С. Е. Фейнберг) воспроизводят звучность больших современных органов. Кроме того, органные виртуозы — каждый по-своему — инструментируют исполняемые ими произведения и, следовательно, не дают нормального и всеобщего прообраза органной баховской фактуры.

Безусловно, переложения Бузони во многом воссоздают черты органной звучности, сохраняют наибольшую близость к оригиналу и обогащают фортепианную телику новыми, простыми и действенными приемами. И все же — многое в транскрипциях Бузони представляет законную «модернизацию» Баха, и едва ли кто-нибудь упрекнет великого пианиста в музейности подхода к баховскому наследию.

Транскрипции Бузони — как и его игра — стоят в центре пианистических проблем сегодняшного дня. Величие Бузони обусловливается тем, что художник преобладает в нем над рационализатором. Под оболочкой технически удобных, узко-пианистических деталей разворачивается полная глубокого художественного значения трактовка баховских образов. Иллюзия органных звучностей часто сменяется приемами послелистовского пианизма: рождается новый стиль игры, часто имеющий с органом — в его реальном звучании — не больше общего, чем флажолеты скрипача — с реальным звучанием флейты. Оплодотворенный бесконечно глубокой музыкой Баха, бузониевский пианизм черпает из этого источника героическое и возвышенно-трагическое содержание.

Бузони не удалось довести свой героический порыв до конца. Он оказался в мертвой, бездушной среде, гдё все более проникался мистицизмом. Но лучшие создания творческого гения Бузони должны быть усвоены, переработаны и развиты советским пианизмом. Если гордая воля этого замечательного художника сломилась о равнодушие снобов и враждебность невежественной критики, то это еще не значит, что творчество Бузони «среднего периода» в области принципов фортепианной игры не заслуживает глубокого уважения. Можно сколько угодно твердить, что Бузони не разрешил всех проблем современного пианизма, что он «запутался в противоречиях», что он «мелкобуржуазный идеолог» и т.д., но от этого проблема не перестает быть проблемой: никакими заклинаниями подобного рода ее до конца не разрешить. Нужна упорная, кропотливая работа, нужны упорные, часто мучительно-долгие искания, доставляющие, однако, огромную радость исследователю, если ему удается хоть на шаг продвинуть разрешение этих труднейших проблем.

Труд Г. М. Когана должен служить образцом упорной, честной и самоотверженной работы над проблемами советского пианизма. Вот третий выпуск его «школы». Казалось бы, — написание пяти страниц предисловия и скупых подстрочных комментариев не составляют особого труда для пианиста и ученого столь высокой квалификации. Однако так может сказать лишь тот, кто не изучил этой большой и серьезной работы.

В сжатом предисловии Г. М. Коган деловито излагает глубоко продуманную оценку всем четырем параллельно изложенным транскрипциям ре-минорной токкаты Баха. Постепенно язык становится ярким, характеристики— сильными, определения — беспощадно точными. Особен-но четко эти качества изложения проявляются там, где речь идет о реформе Бузони. В предшествующем абзаце Коган сравнивает бедную фактуру брассеновской транскрипции, «содранной» с органного оригинала, — и богатую пианистическими эффектами транскрипцию Таузига: «...Крайности сходятся: пренебрежение к букве подлинника приводит к таким же искажениям духа последнего, как и преклонение перед этой буквой; в богатом наряде с пианистического плеча токката выглядит немногим изысканнее, чем в нищенском рубище, скроенном из поблекших остатков снятых с нее органных одежд; смешение всех регистров отличается от «органа без регистров» только тем, что предоставляет последним возможность утонуть в роскоши «заполняющих» арпеджио Таузига, вместо того чтобы иссохнуть в скудости чахлых удвоений Брассена». Истинное решение задачи, далекое от догматизма и произвола, дал, по мнению Когана, Бузони: «...На смену грубоватым формулам фортепианной алхимии, пытавшейся из дерева «дроби» и меди октав извлечь серебро и алмазы органной звучности (Таузиг. — А. А.), явились более тонкие формулы фортепианной химии, ... придавшие новый блеск меркнувшему сиянию фортепианной виртуозности» (Бузони. — А. Л.).

Одно предисловие стоит целого трактата. Вернее — из этого предельно сжатого изложения может и должен вырасти целый трактат, имеющий большое историко-культурное значение и сближающий замкнутую область пианизма с безграничными перспективами пытливой человеческой мысли.

Как я уже сказал, у Г. М. Когана научная работа составляет единое целое с его артистической деятельностью. Я знаю игру Когана уже 20 лет и всегда с вниманием слежу за изумительным процессом творческого роста этого художника. Меня значительно менее волнуют достижения многих «прирожденных» пианистов, у которых ловкость и точность движений заменяют работу, мысль и чувство. Коган шел всегда по пути наибольшего сопротивления. Его пианизм есть результат всего его духовного развития. В этом заключается человеческое содержание его упорной, подчас мучительной работы над собой.

Многие годы ушли на незаметную окружающим тренировку, на приобретение большого репертуара. Широкой концертной деятельностью Г. М. Коган стал заниматся лишь сравнительно недавно. Она всегда носила характер серьезности, углубленности. Невежественные критики называли эту превосходную игру «горем от ума» и произносили на некоторых иных концертах «похвалу глупости». Я с радостью наблюдал, как наиболее способные из них изменяли свою оценку. Теперь они внимательно слушают игру Когана — и учатся у него, избегая таким образом величайшего огорчения — «горя от глупости».

Концерты Когана посещаются не только широкой публикой, но и большинством пианистов. Для пианистов игра Когана интересна, как творческая лаборатория; она интересна всегда своеобразными толкованиями авторского замысла. Интерпретация общеизвестных произведений —

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание