Выпуск № 8 (49) | 1937 - страница 36

леднее дитя. Я надюсь, что оно вырастет и будет мне поддержкой в старости.

«Последнее дитя», к сожалению, само не «выросло», но дало очень интересное потомство в виде самых сложных и технически безукоризненных «поющих машин».

Мы намеренно остановили свое внимание на фонографе. Этот предшественник современных «поющих» машин вполне заслужил того, чтобы было рассказано о некоторых обстоятельствах его изобретения.

Одни изобретения беспрерывно совершенствуются и беспрерывно повышаются в своей технической ценности. Другие достигают максимального развития и, завершив круг своего применения, умирают. Есть много замечательных машин, которые оказались нужными только своему времени. Таким стал и фонограф.

Эта машина, призванная вначале развлекать человека, потом сохранила за собой лишь узкие права научного пособия. Когда стало возможным репродуцировать (печатать) и тиражировать (распространять) звуки, т. е. когда появился граммофон с пластинкой, тогда фонограф стали применять лишь для уникальной записи звука. Это значит, что на фонографическом валике записывалось лишь то, что могло воспроизводиться с него же лишь в одном экземпляре.

Можно (и это делалось) снимать с восковых фонографических валиков медные негативы для повторения звуковых записей. Для этого восковая фонограмма золотится при помощи так называемого катодного распыления током высокой частоты и затем покрывается гальванопластической медью. Но это стоит дорого, а главное не оправдывает результатов. Высчитано, что, несмотря на точность звуковоспроизведения фонографических валиков, сила записанных звуков слишком слаба — она составляет лишь ¹/₁₆ силы звука современных дисковых граммофонов. Фонограф вообще чрезвычайно несовершенный акустический аппарат. Он передает ограниченный диапазон звуковых частот (не выше 2 000 колебаний в секунду).

В силу этого, в последнее время на фонограф записывали лишь разговор — речевые выступления, лекции или устный фольклор. За фонографом сохранялось только одно преимущество — из всех звукозаписывающих аппаратов он был наиболее портативным. В экспедициях, для «звукового репортажа» он был незаменим. Но это могло быть только до тех пор, пока не появились переносные граммофонные звукозаписывающие устройства массового типа.

Теперь, когда есть усовершенствованный диктофон, рупорное радиовещание и всевозможные переносные аппараты звукозаписи, фонограф стал техническим анахронизмом.

Только штабели фонографических валиков, хранящиеся в различных архивных организациях мира, рассказывают о былом значении этой совсем нехитрой, но добросовестно поработавшей машины. Чего только не было записано на фонографический валик! И речь Бисмарка в 1886 г., и фольклорные записи Пятницкого в быв. Воронежской губернии, и лучшие стихи Маяковского, прочитанные самим поэтом. Все это, конечно, должно быть собрано, сохранено, а главное — переписано на граммофонную пластинку.

— Я требую громче, чем скрипачи, права на граммофонную пластинку, — говорил Маяковский. Великий советский поэт высоко ценил пластинку и много ждал от нее.

Другой поэт другой страны словно предвидел это и сделал еще больше. Он был первым из тех, кто изобрел прибор для воспроизведения этих пластинок. Это был французский замечательный и совершенно неизвестный при жизни поэт — Шарль Кро (1842–1878). Его стихи восхищали Верлена и Артюра Рембо. Теперь он восхищает нас еще тем, что ровно за четыре месяца до Эдисона и за год до своей смерти изобрел машину, которая механически записывала и воспроизводила человеческую речь.

Кро представил описание своей машины в Академию наук 30 апреля 1877 г., в закрытом конверте. К сожалению, Академия не удосужилась своевременно рассмотреть этот проект. Только 3 декабря того же года, после настойчивой просьбы поэта-изобретателя, академики вскрыли его письмо, (см. Comptes rendus, том 85, стр. 1082). Увы! было поздно. Мир уже знал о подобном же изобретении Эдисона.

Шарль Кро, стихотворения которого сейчас привлекают внимание советских переводчиков, был, по-видимому, более удачливым художником слова, чем изобретателем. Его имя вспоминаем мы теперь только для восстановления исторической истины. Слишком много имен и претензий было связано с изобретением звуковоспроизводящих машин. В 1889 г. профессор Тейнтер переставил слоги в слове фонограф и назвал свое изобретение «графофоном». Несмотря на то, что графофон Тейнтера продавался дешевле фонографа Эдисона, аппарат все-таки не получил распространения.

Патент и слава остались за Эдисоном.

Нашелся только один человек, который всегда уверенно оспаривал первенство эдисоновского изобретения и вполне заслужил того, чтобы Эдисон поделился с ним своей славой.

Этим человеком оказался талантливейший конструктор Эмиль Берлинер.

В той же стране (США) и в том же году (1877), но на месяц раньше Эдисона (в ноябре), Берлинер взял патент на прибор для записии повторения звуков. Берлинер некоторое время спустя заменил скоропортящиеся и тихие валики эдисоновского фонографа твердыми пластинками и одновременно ввел новый способ нанесения звуковой бороздки на эту пластинку. Он сконструировал прибор, который получил название граммофона. Берлинеровский граммофон в виде ящика с рупором, часовым механизмом и тонармом с мембраной сохранился почти неизмененным до наших дней.

Любопытно, что настоящее имя граммофона — «говорящая машина» («Die Sprechmaschine») в Германии в свое время послужило предметом бесчисленных споров и судебных процессов. Каждая из фирм была заинтересована назвать этим именем выпускаемые ею аппараты и даже запатентовать это название.

Но кто же такой Берлинер? — Его биография мало известна. Эмиль Берлинер по национальности немец. Родился он в 1851 г. в Ганновере (Германия), где и получил образование. 19-летним юношей Эмиль эмигрировал в США и поселился в Вашингтоне. Нельзя сказать, чтобы судьба благоволила к нему в первые годы его пребывания за океаном. Только в 1875 г. ему удалось прочно устроиться в Нью-Йорке и про-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание