Выпуск № 1 (112) | 1948 - страница 54

привлечения авторов, но, так иди иначе, «Советское искусство» не справлялось с задачами. Прежде всего было недопустимо мало статей. Ведь это единственная столичная всесоюзная газета, которая несет ответственность за музыку. Она обязана освещать музыку и руководить ею. Было мало подлинно хороших статей, но зато много плохих статей. После декларативной передовой статьи мы напечатали целую серию статей, где поддерживали произведения, которые, как мы сегодня видим, поддерживать было нельзя. Была хвалебная статья о «Великой дружбе». Мы поддержали и оперу Кабалевского «Семья Тараса». Мы поддержали устами ленинградского музыковеда Энтелиса оперу Дзержинского, хотя знали се существенные недостатки. Устами киевского музыковеда Гозенпуда мы поддержали оперу «Молодая гвардия», хотя знали о многих пороках этой оперы. Поддержали и оперу «Фрунзе». У читателя могло создаться впечатление, что в 1947 году в советском оперном творчестве наступил перелом, и положение стало благополучным. Это было громадной ошибкой, ибо тем самым мы дезориентировали читателей, дезориентировали композиторов, в частности авторов этих опер.

Значительно меньшее количество статей было посвящено симфоническим произведениям. Мы умолчали о концерте, где исполнялась кантата Прокофьева, 8-я симфония Книппера и фрртепианный концерт Фейнберга. Отношение к этому концерту было в редакции отрицательное. Мы считали, что на этой программе следует поставить принципиальный вопрос об адресе, куда направляет композитор свою музыку, о классической традиции, о мастерстве. В редакции мы помахали кулаками, но организовать такую статью не сумели и ограничились умолчанием о концерте, порочность которого была ясна.

Я не буду останавливаться на статье Нестьева о 6-й симфонии, которая, — сейчас мы это ощущаем, — ошибочна двояко: и по своей апологетичности и по неверному ощущению музыки. Статья эта осталась единственной, ибо дискуссии не только по 6-й симфонии, но и вообще дискуссий на страницах газеты не было. Не буду останавливаться и на серии плохих статей, которые мы печатали о периферии, о национальных республиках.

Относительное благополучие может быть отмечено лишь в серии статей по музыкознанию — статьи о дискуссии по книге Грубера, об Оголевце.

Основная беда редакции в том, что мы оглядывались, ожидали, что скажет Комитет, что скажет Оргкомитет Союза композиторов по тому или иному вопросу, что скажут большие газеты. Делалось это из боязни ошибиться, из боязни поскользнуться, и именно эта боязнь ошибиться и поскользнуться привела к тому, что мы по целому ряду существенных вопросов ошиблись в оценке.

Перейду к короткой оценке работы Музыковедческой комиссии. В ноябре 1946 года, после пленума, Музыковедческая комиссия выступила с целым рядом верных деклараций. Однако эти декларации конкретизировались с громадными трудностями и были осуществлены лишь в части музыковедческой дискуссии, потребовавшей громадного труда и времени. Но основную задачу — развернуть критику и самокритику по вопросам творчества — мы решить не сумели, ибо здесь перед нами стояла каменная стена сопротивления основных композиторов.

Ростки нужной нам здоровой музыкальной критики, музыкальной публицистики, музыкознания у нас были, и они со значительной силой пробивались в довоенные годы. Но это были робкие ростки, и за военные годы музыкальная критика пришла в упадок. Нельзя не сказать, что Комитетом по делам искусств и Оргкомитетом была взята линия на принижение авторитета музыкальной критики. В ряде случаев основным оказывался вопрос: о чем можно и о чем нельзя писать. С год назад, например, я считал, что в газете «Советское искусство» необходима большая, серьезная критическая статья о творческих проблемах Большого театра. Комитет по делам искусств счел, что на эту тему газета выступать не может. В нездоровых условиях, созданных Комитетом и Оргкомитетом, у нас сложилась вреднейшая теория непогрешимых явлений и непогрешимых фигур, о которых можно было писать только положительное. Мы не могли спорить, не могли ставить вопросов, рассчитанных на то, чтобы вызвать борьбу различных мнений и, в конечном счете, утвердить истину.

В результате за эти годы умолкли многие критики, прекратился приток молодых кадров. Мы растеряли те небольшие навыки, которые у нас были в области критики. В Союзе композиторов велась критика кулуарная. Музыкальная критика за эти годы Потеряла общественный авторитет, а следовательно и общественно-воздействующую роль.

Сейчас перед музыкальной критикой открывается новая жизнь. Она должна строиться нами отнюдь не на пустом месте. Не все нужно зачеркнуть. Необходимо правильно и без упрощения критиковать прошлое, необходимо правильно и без упрощения представлять задачи, которые стоят перед нами.

Мы отвечаем за направление творчества компо-

зиторов, за, их пути, за верную оценку отдельных произведений. Мы отвечаем, вместе с тем, и за музыковедов, за их путь, за их отдельные работы. Мы должны сейчас на новом уровне ставить творческие задачи, которые возникают перед советским творчеством.

Т. Н. Хренников в своем заключительном слове констатировал, что собрание прошло очень активно.

— Нам много дали и о многом напомнили выступления наших старших товарищей: Гнесина, Василенко, Васильева-Буглая, Шапорина, поставивших ряд творческих вопросов и вопросов морально-этического порядка.

Мы можем с удовлетворением констатировать признание и сознание своих крупных ошибок рядом композиторов, которые были перечислены в Постановлении ЦК партии, как Мурадели, Хачатурян, Шостакович и др. Хочется верить, что в ближайшем будущем они творчески подтвердят свои заверения.

Но не все товарищи одинаково глубоко поняли свои ошибки, не все правильно указывали и на причину их. А кое-кто пытался проявить формалистические наклонности и в своем выступлении, как, например, тт. Шебалин и Попов, выступившие недостаточно искренно.

Собрание подтвердило целиком тезис Постановления Центрального Комитета партии об упадке нашей критики. Даже здесь, на собрании, после всего происшедшего, некоторые товарищи не имели мужества осудить ту неприглядную роль, Которую они играли в нашей общественной музыкальной жизни. Для них личные соображения, ложное представление о самолюбии, оказались выше той принципиальности, к которой призывает нас Постановление Центрального Комитета. Среди них я бы назвал тт. Оголевца и Мартынова.

Об А. С. Оголевце я могу сказать, что не следовало бы ему свои крупные теоретические ошибки прикрывать атакой на нашего крупнейшего, мирового ученого Б. В. Асафьева, ошибки которого в прошлом не могут итти в сравнениес тем прогрессивным, что он создал и чем по праву может гордиться наше советское музыкознание.

Тов. Мартынову, вместо совершенно неосновательных возражений на справедливую и Принципиальную критику М. В. Коваля, следовало бы понять, что методы и содержание его работ не говорят о том, что он был достойным продолжателем славных традиций русского музыковедения и принципиальным деятелем советского музыкознания.

К сожалению, сейчас нет возможности остановиться на тех положительных и глубоко правильных мыслях и замечаниях, которые были здесь высказаны. Мне хочется только подчеркнуть некоторые из них.

Тов. Хачатурян и некоторые другие представители формалистического направления уверяли, чго в тупик формализма их привела погоня за мастерством. Прав был т. Скребков, заметив, что профессиональное мастерство и техницизм — это не синонимы. Профессиональное мастерство предполагает не только владение техникой письма, но и определенный идейный уровень, определенное прогрессивное мировоззрение. Глубоко прав был в этом отношении т. Данилов, который считает одной из основных причин распространения у нас формализма низкий политический уровень наших композиторов.

Композиторы формалистического направления предполагали адресовать некоторые свои произведения будущим потомкам, не представляя себе и не донимая, как правильно здесь сказал т. Коган, каковы, же будут действительно наши потомки. Композиторы, которым были чужды основы марксистско-ленинского учения, уж никак не могли знать, каковы будут советские люди в будущем.

В заключение т. Хренников процитировал из выступления товарища А. А. Жданова на совещании деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б) и его призывы к скорейшей перестройке деятельности советских композиторов, к преодолению отставания советской музыки от подлинно народного искусства.

— Я думаю, — сказал тов. Хренников, — что выражу общее мнение всего собрания, если скажу, что мы приложим все наши усилия, чтобы выполнить эти задачи, поставленные перед нами Центральным Комитетом нашей партии.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание