Рецензия на книгу: Узелки времени. Эпоха Андрея Волконского. Воспоминания, письма, исследования. СПб. : Jaromír Hladík press, 2022. 864 с.

«Узелки времени» — не первая книга, посвященная наследию композитора Андрея Волконского. Существует увлекательный сборник его монологов, записанных Еленой Дубинец, книга воспоминаний о нем перкуссиониста Марка Пекарского; еще один пространный автобиографический монолог князя опубликован в книге Вадима Алексеева «Идеально другие» [1; 2; 3]. Заметное место эта фигура занимает в воспоминаниях Фёдора Дружинина и Льва Маркиза (фрагменты приведены в рецензируемом издании), в западном музыковедении стоит отметить работы Питера Шмелца [5]. Однако «Узелки» — безусловно, самый полный и исчерпывающий труд и одна из самых трудоемких монографий последних лет: 860 страниц, множество редких, неопубликованных и никем не виданных материалов — письма, воспоминания, статьи, исследования. Впервые представлены точная хронология жизни Волконского, полный аннотированный каталог произведений и полная дискография композитора; в специальном разделе собраны советские и западные отклики на концерты и премьеры сочинений. Над монографией работал внушительный коллектив авторов: дирижер Игорь Блажков и пианист Алексей Любимов (которым и принадлежала изначальная идея сборника), филолог Ирина Микаэлян, сын Игоря Блажкова Кирилл, историк Владимир Бойков и музыковед Елена Дубинец. Работа шла почти 15 лет и осложнялась прежде всего особенностями наследия Волконского: он не хранил документы, не любил писать письма и многое уничтожал целенаправленно. Достаточно сказать, что ноты юношеской сонаты Волконского (1949) были чудом найдены лишь спустя полвека, а премьера состоялась в декабре 2021 года в московском ДК «Рассвет». Неудивительно, что восстановление фактов потребовало скрупулезной работы с частными архивами, чужими мемуарами, эпистолярными собраниями.

Илл. 1. Андрей Волконский, 1975
Fig. 1. André Volkonsky, 1975
Фото: Philipp Mory [4]

Внушительность этого издательского подвига вступает в некоторое противоречие с местом музыки Волконского в современной концертной практике. Волконского крайне редко исполняют в России и почти не играют на Западе, где он фактически неизвестен, — его карьера после реэмиграции не сложилась. Такого тома не удостаивались и многие куда более известные композиторы, и во многом это свидетельство удивительного статуса Волконского, который проще всего описать словом «культовый» — именно служители этого культа и стали причастны к выходу книги. Волконский не оставил после себя школы, как, например, Эдисон Денисов (князь учил неохотно, мало и избирательно), но был ментором, ролевой моделью и источником знания для целого композиторского поколения и оставил плеяду поклонников, старых товарищей и людей, на которых он повлиял. «Узелки» — это научный труд, но прежде всего это плод любви.

Волконским было легко очароваться, но любить его было непросто — об этом свидетельствуют многие из воспоминаний сборника. Неслучайно практически первым стоит откровенный рассказ Ирины Микаэлян, фиксирующий далеко не парадный образ композитора в эмиграции — нередко вздорного, капризного, сильно пьющего, третирующего близких. «Андрей Волконский был очень сложной и неоднозначной личностью, — констатирует она в письме Игорю Блажкову. — У него был невероятный талант привязывать к себе людей, огромное обаяние, которое состояло из неповторимого набора черт и качеств, и мы все его очень любили, несмотря на очень многое, что делало близкое общение с ним иногда очень и очень непростым. Не думаю, что это все надо скрывать от “потомства”» [4, 25].

«Узелки» не скрывают ни обожания, ни скепсиса, и даже составленные впервые аннотированные списки сочинений Волконского (сам он их не вел и даже не трудился сохранять ноты) вполне красноречивы — достаточно сказать, что неоконченных работ в нем едва ли не больше, чем завершенных. Андрей Волконский был человеком необы­чайно талантливым, и этот дар всем был очевиден — даже и сегодня его юношеская соната или, например, Фортепианный квинтет, исполненный на презентации «Узелков» в Санкт-Петербурге, поражают своей свежестью. Но талант этот сочетался с барской леностью, хаотичностью и порывистостью — князь увлекался и бросал начатое, жизнь его интересовала ничуть не меньше, чем музыка, а жизнь эта, даже в закрытой советской системе (или особенно в ней), предлагала слишком много возможностей. Чтобы стать успешным композитором, ему не хватало усидчивости, — констатировал на презентации «Узелков» Алексей Любимов. Ему вторит Лев Маркиз: «у Андрея никогда не было этого качества композиторов, которые не могли не писать, — он мог вполне и не писать <…> Он очень любил музыку слушать, знал ее замечательно, но композитором был не вполне по призванию» [4, 514]. В сущности, складывающийся из многочисленных воспоминаний образ князя более всего напоминает описание жителей Телемского аббатства у Рабле — утонченных всезнающих кавалеров, живущих по принципу «делай что хочешь». Вопрос, чего же именно хотеть, стал роковым для многих — и Волконского, по собственному признанию, настиг творческий кризис еще от отъезда, а эмиграция лишь усугубила это состояние (его позднее творчество, которому посвящен интересный очерк Марианны Высоцкой, отмечено напряженными и изматывающими поисками, а в конце жизни композитор и вовсе перестал сочинять).

Илл. 2. «Андрей Волконский у рояля». Рисунок Н. Гришина
Fig. 2. “André Volkonsky at the piano”. Drawing by N. Grishin
Фото: [4]

Зато он оказался идеальным первопроходцем, открывшим послевоенному советскому обществу не одну, а сразу множество форточек. Первое серийное сочинение, первый хеппенинг, первые эксперименты с настройкой инструментов, наконец, первый профессиональный ансамбль старинной музыки — все это успел сделать один человек. Не все из получившегося выдержало проверку временем — это относится не только к его композиторским опытам, но и к записям «Мадригала» и даже к клавесинным практикам. Любопытно, что карьера клавесиниста в Европе у Волконского тоже не задалась — для Москвы он был «европейцем» и носителем редких знаний по самому широкому кругу вопросов, Европа же увидела в нем божественного дилетанта, самоучку с эксцентричными идеями, совершенно не укладывавшимися в концепцию аутентистов. Впрочем, так его воспринимали и некоторые коллеги (Алексей Любимов пишет, что Волконский ему «в старинной музыке казался с самого начала гениальным и фантастически своевольным оригиналом, для которого не существовало правил и который позволял себе делать все, что хотел, потому что вокруг в Советском Союзе в этом тогда никто ничего не понимал» [4, 484]).

Но «Узелки времени» не случайно носят подзаголовок «Эпоха Андрея Волконского». Именно контексту эпохи посвящены многие из мемуаров, и в нем фигура Волконского выглядит, конечно, необычайно красочно. «Мы, лежа на медвежьей шкуре (мебели у него не было), слушали “Парсифаля” и попивали кофе» (воспоминания Александра Балтина [4, 447]). «Ему необходим был компенсаторный механизм богемной жизни с ее застольями за полночь и поездками за манной кашей во Внуковский аэропорт в 4 часа утра, нужны были весенние наезды в Крым на цветущую мушмулу, путешествия в Дагестан, подъемы на ледники, жизнь в грузинском монастыре и плавание по Байкалу» (Леонид Грабовский [4, 456]). «Он такой странный был тип. Очень любил хвастаться, как мы все, но он был особенный» (Арво Пярт [4, 542]).

Илл. 3. Обложка книги «Узелки времени» [4]
Fig. 3. Cover of the book “Knots of Time” [4]

Мог ли Волконский распорядиться своим талантом по-другому? Возможно — и тогда раздел с воспоминаниями потускнел бы, а раздел «Теория» с музыковедческими разборами его сочинений, напротив, наполнился. «Узелки» и не пытаются ответить на вопрос — скорее, они описывают то, как Волконским распорядилось его время. И это одновременно грустная и вдохновляющая история: его музыка (которой он уделял меньше сил, чем мог бы) все же находит своих слушателей, но его фигура оказывается даже больше его сочинений — он жив не столько в них, сколько в памяти других людей. И 800 с лишним страниц книги — весомое тому подтверждение.

Список источников

1. Алексеев В. Идеально другие. Художники о шестидесятых. М. : Новое литературное обозрение, 2022. 552 с. (Критика и эссеистика).
2. Дубинец Е. А. Князь Андрей Волконский. Партитура жизни. М. : Рипол-Классик, 2010. (Серия «От первого лица»).
3. Пекарскии М. Назад к Волконскому вперед. М. : Композитор, 2005. 288 с.
4. Узелки времени. Эпоха Андрея Волконского. Воспоминания, письма, исследования. СПб. : Jaro­mír Hladík press, 2022. 864 с.
5. Shmelz P. J. Such Freedom, if only Musical: Un­official Soviet Music during the Thaw. Oxford; New York : Oxford University Press, 2009. X, 392 р. DOI: 10.1093/acprof:oso/9780195341935.001.0001.