Есть концерты, которые навсегда остаются в памяти исполнителей. Для меня одним из них стало выступление 18 декабря 1983 года. Само по себе приглашение Святослава Теофиловича Рихтера выступить на его фестивале «Декабрьские вечера» с английскими канцонеттами Гайдна (их замечательно спел тогда Рубен Лисициан) дорогого стóит. Кроме того, концерт подарил мне встречу с человеком, которого я бесконечно уважаю и перед искусством которого преклоняюсь.

По семейным обстоятельствам сразу после выступления я спешно вернулся в Ленинград. А на следующий вечер в моей квартире раздался телефонный звонок.

— Семён Борисович?
— Да, с кем я говорю?
— Это Спиваков.
— С таким же успехом вы можете представиться папой римским!
— Я действительно Спиваков.

Сегодня я узнáю густой, низкий тембр Володи среди тысячи других голосов, но тогда, честно говоря, я слегка оторопел.

— Я был вчера на вашем концерте в Пушкинском музее и долго не мог заснуть — такое впечатление произвел на меня Гайдн. Я звоню вас поблагодарить.
— Мне очень лестно услышать такие слова, и, если позволите, после вашего следующего концерта в Ленинграде я зайду к вам за кулисы.
— Да, конечно, буду очень рад!

Так завязались наши добрые отношения.

1980-е годы были временем становления и стремительного роста популярности «Виртуозов Москвы». Будучи «сыном полка» в оркестре Мравинского (мой дядя, Роман Кадин, был концертмейстером вторых скрипок), я вырос на репетициях и концертах Заслуженного коллектива республики и с детства мог отличить дирижера — «хозяина» оркестра от дирижера, находящегося у коллектива на службе. В «Виртуозах Москвы» вопрос главенства не вставал. В их игре отчетливо прослеживался художественный почерк руководителя, и складывалось ощущение, что на каждом инструменте ансамбля смычок ведет рука Спивакова.

Вообще, игра на скрипке для большинства исполнителей — это нескончаемая гонка за псевдомузыкальностью в направлении à la «Zigeunerweisen» Сарасате под увеличительным стеклом дурного вкуса. Дядя, которому я свято верил, очень высоко ценил вкус и мастерство Спивакова. К тому же в консерватории его связывала творческая дружба с матерью Володи (Катенькой, как он ее называл), с которой, по его рассказам, они много музицировали. Об этой нашей «генетической» близости я рассказал Володе при первой же встрече.

С тех пор я не пропускал ни одной возможности попасть «на Спивакова». Эта слушательская верность продолжилась и в Берлине, куда я перебрался в 1989 году. Незабываемы и «русский» новогодний концерт оркестра Берлинской филармонии 31 декабря 1990 года (за пультом стоял Мстислав Ростропович, а солистами были Юрий Башмет и Владимир Спиваков), и концерт в рамках юбилейного турне «Виртуозов Москвы» с Мишей Майским, и выступление Володи в качестве солиста с Deutsches Symphonie-Orchester Berlin (дирижировал Туган Сохиев), состоявшееся 21 октября 2015 года, где был исполнен «Concerto funebre» Kарла Амадеуса Хартмана.

Илл. 1. Владимир Спиваков и Туган Сохиев. Фото: Семён Скигин
Fig. 1. Vladimir Spivakov and Tugan Sokhiev. Photos: Semyon Skigin

В один из приездов Володи в Берлин мы договорились пойти пообедать. За едой он рассказал мне, как во время гастролей повсюду выискивает и покупает за собственные деньги музыкальные инструменты для своего оркестра. Не думаю, что каждый руководитель так озабочен этой проблематикой!

Отдельного рассказа заслуживает концерт со скрипачом Дэвидом Гарреттом, которому Спиваков аккомпанировал с Национальным филармоническим оркестром России. Гарретт наслаждается в Европе статусом рок-звезды, и залы во время его выступлений до отказа набиты визжащей публикой. Программа того концерта делилась на две части: до антракта звучал Скрипичный концерт Бетховена, а во втором отделении — всякие «штучки-дрючки» («Грезы любви» Крейслера и им подобное). Я решил забежать к Володе в перерыве, но дверь дирижерской комнаты была закрыта. Вскоре оттуда появился озадаченный Гарретт. Я зашел. Спиваков, как правило, всегда сохраняет внешнее спокойствие, но тут у него горели глаза. Оказалось, Гарретт решил в антракте обменяться впечатлениями и нарвался на «Возьмите ноты, карандаш и пометьте свои ошибки!» Звезда — звездой, но Бетховен — для всех равновелик!

Илл. 2. Владимир Спиваков и Дэвид Гарретт. Фото: Wikimedia Commons
Fig. 2. Vladimir Spivakov and David Garrett. Photo: Wikimedia Commons

Судьба сделала мне замечательный подарок. Мой главный солист тех лет, Сергей Лейферкус, спел в Москве с Володей и его оркестром «Песни и пляски смерти» Мусоргского. Спиваков остался очень доволен и пригласил Сергея выступить с сольным концертом на его фестивале в Кольмаре. Так я впервые попал туда — и «задержался» на несколько лет. Быть артистическим директором и составителем программ такого фестиваля отнюдь не означает стать его душой и сердцем. В Кольмаре складывалось ощущение, что Спиваков присутствует одновременно на многих площадках. Мне тогда повезло — Володя пришел на концерт и по окончании спросил: «А с кем бы ты еще мог сюда приехать?» Было бы ошибкой подумать, что я заставил дважды приглашать себя. Это было дивное время радостных для меня выступлений, и об одном из них расскажу.

Концерт с сопрано (кстати, в консерваторской молодости и скрипачкой) Анной Самуил уже закончился, и публика разошлась, когда в опустевший зал неожиданно вошел Спиваков. Он поздравил нас, извинившись, что не успел к нам со своей репетиции, расспросил, что мы исполняли, и, вдруг, увидев в зале скрипачку из его оркестра, попросил дать ему инструмент. «Давайте вместе еще раз исполним „Morgen“ Штрауса, он был в программе», — предложил Володя. Скажу: лишь ради этого биса без публики стоило приехать в Кольмар!

В то лето Спиваков озвучил (как говорят сегодня) еще одно предложение: выступить с рядом концертов в Московском международном доме музыки. «Только башлей очень мало!» — посетовал он («башли» на музыкальном жаргоне нашей молодости означает «деньги»). В результате семь лет я наслаждался гостеприимством Спивакова, прекрасными акустикой и публикой камерного зала ММДМ. Порядка трех десятков концертов сыграл я там за эти годы. Столичная площадка для молодых интернациональных артистов, звезд будущего, была желанной приманкой. Возник ритуал: накануне или в день концерта мы шли к Спивакову сказать «здрасьте» и, по его просьбе, представиться музыкально.

Я люблю сцену, полный зал, но самое большое удовольствие мне доставляет играть для тех, кто действительно понимает, кто способен оценить, — пусть это будет только один человек. Одним из таких немногих был и остается для меня Спиваков.

Сложнее было с оплатой выступлений уже сложившихся звезд: весь бюджет концерта, вместе с дорогой, проживанием и общим гонораром, составлял примерно треть суммы, которая причиталась «первачу» за выход на сцену. И тем не менее С. Лейферкус, Е. Семенчук, Д. Корчак, Э. Воттрих, М. Брунс, М. Касрашвили, А. Шагимуратова, А. Демидова, Е. Князев, Г. Тараторкин и многие другие не сказали «нет» в ответ на мое предложение «задешево» выступить у Спивакова.

Приехав в Москву, я первым делом шел к Володе. Если он был в городе и не репетировал с оркестром, то я слышал от помощницы в приемной: «Маэстро занимается, но подождите, сейчас спрошу!» Через минуту она возвращалась. «Заходите, он вас ждет!» Мы перекидывались парой фраз, обменивались новостями, мне предлагался чай с бутербродами и сушками, всегда стоящими на столе, но у меня, как правило, был один вопрос: «Где я могу порепетировать?» Мне вручался ключ от официального кабинета маэстро, в котором я мог заниматься день и ночь.

Я любил заниматься «у Володи». Каждый кабинет — это лицо его обладателя. У Спивакова на стенах развешаны превосходные картины, как он рассказывал, подарки художников (он — страстный любитель и собиратель живописи), стоит бюст Баха, книжный стеллаж за роялем полон. В перерывах я охотно брал какую-нибудь книжку. Поверьте, по каждой из них легко понять, что она прочитана. Вот и поражает Спиваков собеседников своей эрудицией и образованностью. Он мудр, афористичен, но и остер на язык. Однажды, приехав в Москву, я пошел на его репетицию. Володя работал над симфонией Бетховена. Соло контрабасов его не устроило, и он сказал: «Вы играете, как шкафы двигаете!» Я с трудом удержался, чтобы громко не рассмеяться. Каюсь, эту фразу я украл и часто употребляю в подобающих случаях. Жаль, что не все Володины выражения можно напечатать — кладезь музыкальных мудростей был бы намного богаче!

И еще об одной особой сфере деятельности Спивакова не могу не сказать. Каждый раз, приходя в Дом музыки, я обязательно задерживаюсь у стенда за гардеробом слева — там экспонируются последние новости Международного благотворительного фонда Владимира Спивакова. Маленькие сообщения чередуются с множеством фотографий. Почти на всех из них Володя со «своими» детьми. Улыбка Спивакова на этих снимках настолько честная, достоверная, что сомневаться в ее искренности просто невозможно. Радость детей — его радость!

В мае 2024 года мне довелось аккомпанировать Ольге Перетятько в испанском Бильбао. Честно говоря, до приезда я не знал, что местная филармония относится к самым престижным концертным площадкам в музыкальном мире. Исполнителей перед выходом на сцену ожидает подлинный аттракцион: на стенах развешаны фотографии с автографами тех, кто блистал в этом зале. С конца XIX века, когда состоялись первые концерты, фотографий набралось уже более четырехсот. Они висят и в артистических комнатах. Конечно, такой чести удостоились не все, а лишь самые-самые. В. Горовиц, А. Рубинштейн, И. Менухин, М. Каллас, Я. Хейфец… Мне было очень приятно, что там висят два (!) портрета Владимира Спивакова. Я попытался их сфотографировать, но так как они находятся за бликующим стеклом, качество моих снимков получилось неважное. И все же представление о возрасте, в котором Володя покорил испанцев, получить можно.

Илл. 3, 4. Портреты Владимира Спивакова с его дарственными надписями из филармонии Бильбао. Фото: Семён Скигин
Fig. 3, 4. Portraits of Vladimir Spivakov with his autographs from Sociedad Filarmónica de Bilbao. Photos: Semyon Skigin

Что же пожелать к славному юбилею человеку, которому Бог подарил все: красавицу-жену, прекрасных детей, два оркестра, любящую и верную публику, целый Дом музыки? В одном из интервью, отвечая на вопрос о самом желанном, Володя сказал: «Немножко подольше пожить!»

Скромное «немножко» хочу сегодня слегка расширить. Как известно из достоверного источника, Моисей прожил до ста двадцати лет в здравом уме и трезвой памяти (Втор. 34:7). А потому давайте загадаем, что через сорок лет на сцену по-прежнему бодрой походкой выйдет как всегда элегантный Владимир Спиваков. Его ауфтакт будет все так же энергичен (традиционно, и руками, и головой — не отреагировать и не сыграть с ним вместе просто невозможно). Оркестрантов, конечно же, не будет видно за горами музыкальных инструментов, которые за эти годы накупит для них шеф. За спиной Маэстро выстроится многотысячная армия последователей, выпестованных в его благотворительном фонде (который, кстати, в этом году тоже празднует юбилей — ему исполняется тридцать лет!).

Красивые перспективы, но беспокоит, что руководитель Национального филармонического оркестра России — непьющий (много лет назад на вопль моего удивления Спиваков ответил: «Я пробовал, но мне это не доставляет удовольствия!»). Так что воздерживайтесь, Маэстро, и впредь, а все мы, многочисленные друзья и почитатели, поднимем бокалы за Ваше здоровье, счастье и творчество в атмосфере абсолютного благоприятствия на следующие сорок лет. А там мы вернемся к этой теме!