Перефразируя Пьера Булеза, который начал свою знаменитую статью «Соната, чего ты хочешь от меня?» словами: «Зачем нужно сочинять такие произведения, которые при каждом исполнении звучат по-разному?» — мы можем задаться вопросом: зачем нужно сегодня, на исходе первой четверти XXI ве­ка, обсуждать вопрос о меланхолии? Проведение круглого стола на тему «Меланхолия в музыкальном искусстве: эмоция, топос, аффект»1, наверное, было бы трудно представить еще десять лет назад; первые, чрезвычайно малочисленные ростки «новой меланхолии» если и были заметны, то казались совершенно маргинальным явлением. Культурное пространство полнилось всеобъемлющей мощью иронии постмодерна; его энергии, казалось, может хватить надолго — и где здесь место для меланхолии?

Но сегодня возникает иная картина. Она складывается и из конкретных сочинений, и из намерений, которые владеют современными композиторами, и из более общего понимания того, чем дышит и как себя ощущает XXI столетие в искусстве. В 2010 году Робин ван ден Аккер и Тимотеус Вермюлен вве­ли в употребление термин «метамодерн»2. Размышления о том, что же существу­ет за пре­делами модерна и постмодерна, при­хо­ди­лось читать и раньше. Известный аме­ри­канский му­зыковед Сьюзен Макклари заме­ча­ет: «Ког­да я начинала писать про пост­мо­дер­низм, я ду­мала, что мы являемся свидетеля­ми раз­ры­ва с модернистской траек­то­рией. <…> Пост­модернизм заменил со­бой после­военный модернизм в шестидеся­тые годы, когда были написаны Симфония Берио и “Древние голо­са детей” Крама. <…> Такие композиторы, как Саариахо, Бенджамин и Шарри­но, отдали должное модернизму. Те, кто изучают их музыку, не смогут избежать обращения к тем музыкантам, кто разра­ботал приемы, используемые ими, будь то Мессиан, Лигети или Булез. Наши “пост-постмодернист­ские модернисты” решительно напоминают нам об эстети­ческом богатстве своих предшественни­ков, особенно об эмоцио­нальных свойствах, ко­то­рые следовало забыть, но которые без стес­нения проросли в новой музыке»3. Упо­ми­наемый Макклари пост-постмодернизм и ны­нешний метамо­дер­низм — это, по сути дела, синонимы: то, что приходит после пост­мо­дер­низма, его иное название.

«Основной аффективной парой в мета­модерне можно считать меланхолию и эйфо­рию, переживаемые одновременно. Меланхолия сама по себе — важнейший аффект эпохи метамодерна, не случайно в последние десятилетия она стала отчетливо проявляться как в художественном, так и в культурологическом пространстве», — считает Настасья Хрущёва, легитимируя один из самых «романтических» аффектов — меланхолию4. И это открывает перед нами возможности изменить взгляд как на искусство конца ХХ века, так и на поиски подходов к новейшим, только появившимся, еще никак не определенным явлениям.

Одна из пронзительных характеристик меланхолии принадлежит Жану Бодрийяру: «Меланхолия — неотъемлемая черта способа исчезновения смысла, испарения смысла в операциональных системах. И все мы погружены в меланхолию»5. Бодрийяр, Фрейд, Кристева, Старобинский, равно как и многие другие знаменитые мыслители создали то поле, которое мы сегодня ощущаем и наблюдаем, — поле меланхолии, отраженное во множестве феноменов современной жизни и в произведениях разных видов искусства. Именно эти идеи послужили импульсом к обсуждению тех смыслов, тех вибраций, которые проявили себя в последние десятилетия в сфере гуманитарного сознания и художественного творчества и которые сегодня мало-помалу становятся новыми парадигмами, «верстовыми столбами» новейшей истории не только искусства, но и культуры в целом.

«Совокупный текст» круглого стола сложился вне какой-либо координации докладчиков друг с другом, но он, тем не менее, позволяет окинуть единым взглядом разные контексты, в которых отражается феномен ме­ланхолии, заметить точки пересечений в его понимании. Предлагаемые эссе ни­коим образом не претендуют на полный охват проблемы, и это ярко демонстрируют свойства текстов: многие из них нацелены не столько на какой-то строгий анализ, сколько на «ощу­пывание» проблемы, поиск ракурса, по­скольку это порой представляет собой весь­ма непростую самостоятельную задачу. По­ря­док высказываний направлен от более об­­ще­го (глубокое философское эс­се Елены Пет­ров­ской), через киноискусство (публикации Сергея Уварова и Александра Тав­ри­зяна) к погружению в музыку новейшего вре­мени (материалы Светланы Лавровой, Татьяны Царе­градской, Ольги Крас­ногоровой и Александра Мутузкина). Проявляясь в ис­полнительстве, меланхолия окрашивает и клас­сическое наследие: это­му посвящено проникновенное эссе Владимира Чинаева.

Меланхолия предстает перед читателем многоликой и вездесущей; она характеризуется через пограничные феномены утраты, ностальгии, печали, тоски, разочарования, тщетности, новой сентиментальности, агрессии и страдания. Ее изменчивость и в то же время поразительная всеохватность — примета нашего времени.