Каждый художник должен быть одновременно
современен и стар, как мир.

Н. К. Метнер [4, 17]

Задача заголовка — представить действующие лица этого очерка и включить в круг эпического повествования прекрасный рояль фирмы «Бехштейн». Начнем же статью с вопросов: почему допустимо сопоставление обстоятельств жизни двух крупнейших отечественных художников звука — композитора-­пианиста Николая Метнера и поцелованного богом кудесника фортепианной игры Святослава Рихтера? И какое место в судьбе двух музыкантов разных поколений сыграла Анна Трояновская, вокалистка и художница, обучавшаяся у Валентина Серова и Анри Матисса?

Бегло коснемся судьбы имения Бугры, ранее принадлежавшего семье известного врача и художника Ивана Трояновского, а ныне именуемого дачей Кончаловских. Там, в скромной летней постройке среди леса чета Метнеров впервые оказалась в 1919 году, приняв предложение ее хозяйки Анны Ивановны Трояновской погостить пару летних недель. В итоге, потеряв жилплощадь в Москве, Метнеры прожили в деревянном домике два года. Николай Карлович с грустным юмором говорил Анне Ивановне, что он теперь «Nicolas, ни двора», и был ей бесконечно благодарен за добро и человеческое участие в его плачевном положении.

Важно рассказать и об Анне Трояновской, имя которой, к сожалению, сегодня мало кому о чем-то говорит. А ведь Анна Ивановна, художник и большой ценитель музыки, была в дружеских отношениях с Петром Кончаловским, с семьями Фёдора Шаля­пина и Константина Станиславского.

Приведем аргументы, доказывающие уместность сопоставления судеб двух музыкантов — выпускников Московской консерватории (получивших ее диплом с задержкой), родившихся с разницей в 35 лет и лично не общавшихся.

Николай Метнер и Святослав Рихтер вышли из династийных семей этнически обру­севших немцев, рожденных в России (Мет­нер — в Москве, Рихтер — в Житомире). Оба имели прочные музыкальные корни и учились изначально у родителей. Рихтер — у отца, пианиста и органиста, которого очень чтил. Главное влияние на художественное развитие детей в семье К. П. Метнера, большого почитателя немецкой поэзии, в частности Гёте, оказала мать, Александра Карловна, которая происходила из семьи Гедике, насчитывавшей несколько поколений музыкантов ¹. В молодости она выступала как певица, дома всегда музицировала со своими детьми. Она же начала учить фортепианной игре младшего сына Николая. Александра Карловна была горячей поклонницей Н. Г. Рубинштейна и на все его концерты брала с собой детей. Глядя, как брат Александр учится играть на скрипке ², Николай без чьей-либо помощи овладел игрой и на этом инструменте, и вскоре оба юных скрипача вместе с двою­родным братом Александром Гедике стали участниками детского оркестра А. Эрарского. «Играли мы сочинения Шопена, Чайковского, Грига, Шумана, Лядова, Аренского. Чайковский не раз приходил слушать этот оркестр и каждый раз оставался весьма доволен» [9, 18–19].

Н. Метнер и С. Рихтер окончили форте­пиан­ное отделение Московской консерва­то­рии: Николай Карлович — у профессора В. И. Са­фонова, Святослав Теофилович — в классе Г. Г. Нейгауза. Их жены, Анна Метнер (скрипачка) и Нина Дорлиак (вокалистка), — также выпускницы общей alma mater. Оба пиа­ниста подолгу гостили у Анны Трояновской, которая оказалась еще и «провокатором» новых интересов — к живописи у Рихтера, к садоводству у Метнера ³.

Оба музыканта обожали домашние спектакли, шарады; с благоговением отмечали церковные праздники. Из различий отметим полное отсутствие интереса к педагогике у Рихтера (подобно композиторам-пианистам Рахманинову и Прокофьеву). Метнер же, как и его близкие соратники по Московской консерватории — А. Гольденвейзер и А. Гедике, встал на путь педагога с самого начала ХХ века: они преподавали в Елизаветинском институте и в частной школе Льва Конюса. Педагогика в те годы как форма государственной службы позволяла получить освобождение от армии, где, в частности, в самом начале Первой мировой войны погиб старший брат композитора Карл Карлович Метнер. Н. К. Метнер входил в состав профессуры Московской консерватории с 1900 по 1921 год (с небольшими перерывами, в том числе из-за отдаленности Бугров).

Продолжим повествование портретной зарисовкой Анны Ивановны, сделанной Святославом Рихтером:

Анна Ивановна Трояновская — моя большая приятельница, у которой я провел очень много часов моей жизни, я у нее занимался, я у нее пробовал писать пастелью. Одаренная натура, худож­ница — ученица Серова, Пастернака, Матисса, страстная поклонница Эль Греко, пе­вица-­любительница ⁴ (в домашних концертах ей аккомпанировал Метнер и оставил ей рояль, на котором я и зани­мался). Истинная москвичка, приятель­ница дома Шаляпиных и Станиславских. Летала с Юмашевым на фронт, бы­ла дружна с Натальей Николаевной Воло­хо­вой ⁵, у которой я с ней и познакомился [8, 26].

Переезд в летний период за город, в любимое Подмосковье, где-нибудь рядом с бли­жай­шими друзьями или у них непосредственно, широко практиковался семьей Мет­неров. Так, например, в январе 1911 года братья Николай и Эмилий Метнеры вместе с Анной Михайловной поселились в имении В. Борисова-Мусатова — в деревне Аксиньино, недалеко от Ховрина. Здесь они прожили до конца мая, затем переехали в имение К. Осипова и там пробыли до конца 1914 года. Жизнь в ближнем Подмосковье позволяла братьям не прерывать свою работу в столице: Эмилий руководил издательством «Мусагет» ⁶; Николай посещал заседания Совета Русского музыкального общества, концерты, спектакли, регулярно занимался с учениками своего консерваторского класса. С 1 июня 1918 года Метнер входил в музыкальный отдел Наркомпроса. Здесь он участвовал в работе коллегии редакционного отдела, а также занимался издательскими делами совместно с С. Кусевицким, А. Гольденвейзером и Ю. Энгелем.

Особенно трудной оказалась лютая зи­ма 1918–1919 года: чета Метнеров пересели­лась в квартиру родителей композитора в Саввинском переулке, так как необходимо было уплотнить дом из-за дефицита топлива. Осенью же всех членов большой семьи Метнеров выселили с площади, принадлежавшей Кружевской фабрике, одним из директоров которой тогда был Карл Петрович Метнер. Николай Карлович и Анна Михайловна оказались без жилья в Москве.

Таким образом, 1919 год для четы Метнеров был ознаменован событиями разного плана: с одной стороны, радость венчания ⁷, столь долго ожидаемого; с другой — вынужденная потеря квадратных метров в Москве. Тут и подоспело приглашение Анны Ивановны погостить в ее «избушке», где с весны по раннюю осень было прелестно жить в лесу, а вот зимой… Трояновская в своей записи от 25 ноября 1919 года фиксировала:

Сбои с электричеством были посто­янными. Освещалась “избушка” лучи­ной. Но был один вечер в январе, когда на роя­ле горела настоящая лампа, что казалось нам редким комфортом и уютом. Николай Карлович позвал нас к себе, мы стояли у рояля, и он в первый раз сыграл нам целиком всю Сонату-Remi­niscenza. Полное наше одиночество в лесу, зима за темными окнами его комнаты и богатство фортепианной звучности под его руками — все это производило на нас совершенно волшебное впечатление [4, 136].

Дружба с Метнером для  Трояновской, по-видимому, зиждилась на вдохновенной поэзии его музыки, тончайшей художественной наполненности и личностной глубине композитора-философа, гениального пианиста. Люди из окружения Трояновской рассказы­вали, что она обладала большим гибким голосом и была очень музыкальна. Своей искренней дружбой и соучастием в битве за выживание Николая Карловича в лютые зимы 1919–1921 годов Анна Ивановна практически спасла и его супругу Анну Михайловну — скрипачку, которая была одарена к тому же чудесным небольшим голосом.

В годы жизни в Буграх Метнер попытался максимально уменьшить свою педагогическую нагрузку, да и сольных концертов совсем не стало. Но, как это ни парадоксально, композитор был искренен, когда говорил, что даже рад своему плену в Буграх, ведь без не­го он вряд ли смог бы разобраться с ки­пой забытых, но зафиксированных мотивов. К счастью, он не только разобрался в них, но и создал фортепианный шедевр — «Сонату-воспоминание», ставшую подлинным украшением его чудесных трех циклов ор. 38, 39, 40 под одним названием «Забытые мотивы».

Перу Анны Ивановны Трояновской при­надлежит очерк-воспоминание «Жизнь Н. К. Мет­нера в Буграх» [4, 134–135], в ко­то­ром она приводит шутливый ответ в связи с приглашением погостить пару недель.

Когда исполнилось приблизительно два года совместного нашего существо­вания в Буграх, мы перечитывали сло­ва эти со смехом <…> никто из нас не ожи­дал, что жизнь задержит нас так долго в этом домике в лесу, по счастью, снаб­жен­ном печами <…> Едва ли смог бы он [Ни­ко­лай Карлович] провести столько недель в Буграх в очень тяжелых условиях, если бы все существо его не было органически связано с работой; ему просто нельзя было оставаться без работы, а рояль его находился у окна, за окном же стояли сосны, а за стеною не было никаких звуков, враждебных его творческой мысли. Грозило нам другое: борьба с природой, с зимою, с недостатками питания.

Поначалу мысль зимовать в месте, где Анна Михайловна и Анна Ивановна Трояновская решили сберечь Николая Карловича, тогда еще никому не приходила в голову.

Подсказало ее одно уже совсем темное осеннее утро. Помню наш круглый стол с пустыми чашками около само­вара и помню фигурку Анюты, застывшей с полотенцем в руках, с лицом совсем бледным и подавленным, а в комнате рядом — звуки Сонаты-Reminiscenza, ее вступ­ле­ние, полное самой нежной поэ­зии: Ни­колай Карлович уже у рояля, в творческом состоянии. <…> Я долго не могла привыкнуть к крайней непритязатель­ности Николая Карловича. Предстоящая нам борьба со стихиями его не пугала: окружающая глушь была ему по душе. Он умел по-русски любить нашу русскую зиму и никогда не жаловался на неудобство темных недель [4, 134–135].

«Соната-воспоминание» стала главной работой Метнера в период его двухлетней жизни в Буграх. В целом же три сборника «Забытых мотивов» явились важными вехами на пути как Метнера-композитора, так и Метнера-пиа­ниста, и не только «Сонату-воспоминание» из первого цикла, но и «Трагическую сонату», включенную в третий, можно назвать визитными карточками его индивидуального стиля.

Невзирая на сложность быта в Буграх, Метнер и здесь не утратил свойственные ему неподдельную простоту и искренний юмор. Композитор обожал шарады (или, как он их называл, «живые картины»). А. И. Трояновская вспоминает, что в холодные осенние дни 1919 года в Бугры приезжал Пантелеймон Васильев, один из любимых учеников Николая Карловича. Метнер сидел за роялем в вален­ках, а обе Анны и Пантелеймон озвучивали пар­тии героев вагнеровской «Валькирии». Декора­циями служили обычные предметы интерьера:

<…> на комоде (скала Валькирий) под медным подносом, с полоскательницей (вместо шлема) на голове лежала Брунгильда. Сама же она (да простят мне бог и Вагнер, как простил мне Николай Карлович!) исполняла на дудочке тему «Feuerzauber». П. И. Васильев (Логе) старательно бегал вокруг «скалы», непрерывно раскрывая и захлопывая Анютин ярко-красный зонтик (огонь) [4, 137].

Премьера очень понравилась Николаю Карловичу, и после «Валькирии» был поставлен «Тристан» ⁸. «Мне до сих пор забавно вспоминать, что Николай Карлович писал свои “Танцы” [для трех циклов “Забытых мотивов”], сидя у рояля в валенках» [4, 138].

Николай Метнер
Nikolai Medtner
Фото: aca-music.ru

В Буграх связь Метнера с внешним миром была ограничена отправкой писем в Москву или корреспонденциями произ­водственного характера, обращенными к директорам Московской консерватории А. Б. Голь­денвейзеру и затем М. М. Ипполи­тову-Ива­но­ву. В основном же Николай Карлович общался с братьями Александром и Эмилием. Последнему, живущему в Германии, он писал в самом начале 1921 года, перед вынужденным отъездом, что у него «все еще не сложилась психология отъезжающего» (цит. по [3, 51]). Вынужденно покидая Россию, Метнер говорил: «Уезжая, я совсем не о себе забочусь: я увожу свою музыкальную работу — ненадолго, только на время» [4, 141]. Изначально композитор планировал лишь самый короткий срок пребывания в Германии у старшего брата. Однако разрыв с родиной продлился шесть лет — Метнер параллельно с Прокофьевым был приглашен на гастроли в СССР в 1927 году, и их концертные выступления в разных городах шли друг за другом. Московская консерватория встретила своего звездного выпускника и любимого профессора восторженным приемом. Во время чествования Метнера в Большом зале был зачитан необыкновенно поэтичный и трогательный адрес от музыкальной общественности:

<…> трудно выразить всю полноту радости и счастья, вызванных Вашим возвращением в родную Вам и горячо любящую Вас Москву, и сказать Вам о тех чувствах, которыми полны сердца московских музыкантов, оставленных Вами пять лет тому назад и сейчас обретших радость слушать и видеть Вас <…> Примите же, дорогой, долгожданный наш гость, горячий привет, поймите нашу радость, наше душевное волнение и отдалите, сколько в силах Ваших, нашу новую разлуку (цит. по [3, 74–75]).

Скажем несколько слов о главном доме барской усадьбы Бугры. Усадьба, расположенная в Боровском районе Калужской области, была построена в 1880-х годах П. Н. Обнинским для своей дочери Анны, ставшей женой И. И. Трояновского, московского врача. Последний был известным коллекционером русской живописи и передал около двухсот работ в Третьяковскую галерею. Сохранился одноэтажный просторный дом с мезонином, который любили посещать художники, музыканты, актеры Московского Художественного театра Тарханов, Качалов. Левитан написал в Буграх несколько этюдов. Грабаря в усадьбе тоже посетило вдохновение: «Выйдя утром в сад, я был восхищен видом массы флокс в утренней росе, сверкавшей на солнце всеми цветами радуги. Это было прекрасно. Я тотчас же побеждал за красками и холстом и написал этюд» [8, 66]. В этом гостеприимном доме пел Шаляпин. В 1932 году здание купил у Анны Ивановны Пётр Петрович Кончаловский ⁹ (в настоящее время дом принадлежит семье Михалковых-Кончаловских). Его внук Андрей Сергеевич Кончаловский, ребенком видевший Трояновскую, вспоминал: «У Городецкого жил молодой Рихтер, высокий, рыжий, загорелый. С ним часто приходила его сумасшедшая поклонница, боготворившая его, создававшая ему атмосферу творчества, — Анна Ивановна. Дочь художника Трояновского, у которого дед и купил дом в Буграх. У нее были длинные юбки до пола, какие носили до революции» [6, 29].

С Рихтером, ее будущим кумиром, А. И. Троя­новская познакомилась в 1943 го­ду, когда молодой музыкант еще учился в Московской консерватории, в классе Г. Г. Ней­­гау­за. Собственного жилья гениаль­ный студент тогда не имел, и ему приходи­лось ночами заниматься в консерваторских классах, что и физически было тяжело, и не гарантировало стабильного доступа к инструменту. Трояновская пригласила Рихтера играть на рояле у нее дома — она жила в небольшой комнате в бывшей семикомнатной квартире отца, ставшей коммуналь­ной. Ее племянник, художник Дмитрий Терехов, утверждает, что «ни коммунальный быт, ни враждебность соседей не могли помешать работе Рихтера и омрачать счастье Анны Ивановны <…> Святослав Рихтер проработал в комнате Анны Ивановны ровно 34 года» [9, 413] ¹⁰. Пианист знал, что превосходный «Бехштейн» принадлежал Николаю Карловичу Метнеру, другу Анны Ивановны ¹¹. При временном переезде в «избушку» Метнеры осуществили перевоз в Бугры московского рояля Николая Карловича, который Трояновская после их отъезда вновь транспортировала в Москву. «У Анны Ивановны Трояновской стоял хороший рояль, оставленный ей при отъезде в эмиграцию ее другом композитором Метнером. На нем-то и стал заниматься Святослав Рихтер. И все думали, что это на год, от силы на два. И никто не предполагал, что это продлится до самой смерти Анны Ивановны, до 1977 года» [9, 413].

Фотография Анатолия Гаранина «Аппассионата». Святослав Рихтер и Анна Трояновская
“Appassionata,” photo by Anatoliy Garanin. Svyatoslav Richter and Anna Troyanovskaya

Оказал ли влияние рояль Метнера на фор­мирование индивидуальной звукописи Рихтера за 34 года «общения»? Думается, Рихтер не мог не впитать исходящие от метнеровского «Бехштейна» невидимые флюиды, ведь не зря же Святослав Теофилович подчерки­вал, что только по-настоящему хороший рояль позволяет выразить глубину души пианиста ¹².

Гений Рихтера Анна Ивановна определила как «загадочное существо, играющее мысль композитора» [9, 375]. И любила повторять, что «живет им». А чем еще было жить интеллигентной художнице?! Ведь ранее принадлежавшая ее семье квартира на первом этаже старинного дома возле Никитских ворот, где она родилась в 1885 году, стала в советское время вместилищем шести больших семей! На закате жизни она однажды тревожно сообщила племяннику: «В квартире омерзительно трудно. Из-за этого побаиваюсь приезда Славы. А прежде ждала его с радостью» [9, 375].

В годы обучения у Г. Нейгауза Рихтер занимался особенно много, так как постоянно участвовал в классных и кафедральных вечерах своего профессора. Только в течение 1939 года молодой пианист публично выступил с обширным репертуаром: Двойной концерт Баха (с Ведерниковым ¹³), Второй концерт Брамса, фантазия «Скиталец» Шуберта, Фантазия Шумана, прелюдии Дебюсси, «Благородные и сентиментальные вальсы» Равеля.

Я занимался там, где меня принима­ли: в консерваторских классах, в инсти­туте Гнесиных или у друзей, например, у Анны Ивановны Трояновской, к которой я мог заявиться в любой час дня и ночи. Очень интересная женщина, позднее побудившая меня рисовать пастели. Рояль, за которым я занимался у нее, принадлежал Метнеру, с которым она была в очень близких отношениях. Есть русская поговорка: «Не имей сто руб­лей, а имей сто друзей». И она не лжет. Куда бы я ни пришел в самый разгар войны, всюду находилась для меня картофелина на ужин. Меня совер­шен­но не заботило, что я не имел при­ста­нища. Ночевал у кого придется: у Ана­то­лия Ведерникова, Володи Чайков­ского, математика Шафаревича. Но глав­­­ное, на про­тяжении многих лет я находил приют у Нейгауза, это был человек уди­ви­тельной душевной щедрости, ученики могли нагрянуть к нему как снег на голову, хоть в четыре часа утра <…> Квар­тирка у них была крошечная. У Нейгаузов я спал под роялем [7, 48].

Напомним, что Рихтер переехал в Москву в 1937 году и поступил в класс Г. Г. Нейгауза в 21 год, но, не доучившись, вернулся в Одессу — причиной стало нежелание тратить время на изучение большого цикла предметов по марксизму-ленинизму. Диплом об окончании Московской консерватории он получил только в 1947 году.

Что касается фортепианной метнерианы Рихтера, она не была широкой, но весьма показателен ее состав. Вместе с Галиной Писаренко на «Декабрьских вечерах» он исполнял цикл из пяти романсов на стихи Пушкина: «Мечтателю», «Цветок», «Зимний вечер», «Ночь» и «Вальс». Среди инструментальных ансамблей Метнера Рихтер предпочитал Скрипичную сонату № 1 (с Олегом Каганом). Сам же вдохновленно интерпретировал «Сонату-воспоминание». Ее автора Рихтер охарактеризовал как «превосходного композитора, но в своем профессионализме доходившего до такой крайности, что, терзаясь муками сочинительства, [он] оказывался не в состоянии остановиться на каком-­либо одном варианте среди множества других, теснившихся в его голове, — прямая противо­положность Шуберту, неизменно приходившему к единственно возможному решению» [7, 53]. Приведем выразительные рихтеров­ские характеристики музыки Метнера, вдохновленной гением Пушкина: «Метнер написал изумительные по красоте и мастерству романсы. Думаю, что пушкинские — это вершина метнеровского творчества» [7, 223].

На «Декабрьских вечерах» 1982 года выбор Рихтера был таков: «Ночь» и «Зимний вечер», «Телега жизни», «Испанский романс», «Лишь розы», «Я вас любил», «Ангел». 3 декабря 1982 года Рихтер записал: «Remarguable [замечательно]. Это проникновение Метнера в поэзию Пушкина и его пиетет перед гениальным поэтом» [7, 258].

И еще один показательный пример. Всемирно известная немецкая певица Элизабет Шварцкопф, обладательница красивейшего сопрано, пела в крупнейших театрах Европы и США и была широко востребована как мастер камерного пения. Метнер и Рихтер встречались с Э. Шварцкопф — разумеется, на разных этапах ее долгого творческого пути. Еще в молодые годы она исполняла романсы Метнера совместно с композитором на его авторском концерте в Лондоне, где он начиная с 1935 года постоянно жил и творил. Певица оставила трогательные заметки об особо певучем звучании рояля Метнера, но прежде всего восхищалась его редким концертмейстерским даром ¹⁴.

С 1971 года Элизабет постоянно проживала в Швейцарии с мужем, с которым Рихтер сдружился. Спустя десять лет со дня его кончины Элизабет попросила Рихтера дать концерт памяти мужа 21 марта 1989 года в Лондоне. В рецензии Макса Лопперта читаем: «Из всех пианистов, исполняющих Шуберта, Рихтер — один из самых совершенных в своем “психологическом” подходе к этой музыке и одновременно один из самых поэтических, чья способность развернуть целую картину одним поворотом мысли, обласкать ритмы и сделать их полными жизни, сохраняя самое существенное — чувство глубокого тревожного покоя, — поистине гипнотизирует» [1, 326].

Встречи художников, музыкантов, литераторов — как современников, так и представителей разных эпох, — могут быть не только реальными, но и «виртуальными». Последние можно обнаружить при изучении писем и дневников, зафиксированных монологов, диалогов и воспоминаний. Различные эпистолярные формы подчас содержат ценные портреты коллег, друзей, единомышленников и почитателей. А их сопоставление в одном литературном пространстве позволяет добавить новые штрихи к биографиям выдаю­щихся деятелей культуры — даже столь хорошо известных, как Николай Метнер и Святослав Рихтер.

Список источников

1. Вспоминая Святослава Рихтера. Святослав Рихтер глазами коллег, друзей и почитателей : сборник статей / Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина; сост. Н. В. Алексенко и др. М. : Константа, 2000. 379 с.
2. Гедике А. Ф. Воспоминания (Автобиография). Пуб­ликация В. А. Киселёва // А. Ф. Гедике : Сборник статей и воспоминаний / сост. К. Аджемов. М. : Советский композитор, 1960. С. 5–20.
3. Долинская Е. Б. Николай Метнер : монография. М. : Музыка ; П. Юргенсон, 2013. 328 с.
4. Н. К. Метнер: Воспоминания, статьи, материалы / [Государственный центральный музей музыкаль­ной культуры имени М. И. Глинки]; сост.-ред. З. А. Апетян. М. : Советский композитор, 1981. 352 с.
5. Метнер Н. К. Повседневная работа пианиста и композитора: Cтраницы из записных книжек / [вступ. статья П. И. Васильева]. М. : Музгиз, 1963. 92 с.
6. Михалков-Кончаловский А. С. Низкие истины [Воспоминания]. М. : ТОО Коллекция «Совершенно секретно», 1998. 326 с.
7. Монсенжон Б. Рихтер. Дневники. Диалоги. M. : Клас­сика-XXI, 2002. 480 с.
8. Музыкант и его встречи в искусстве: выставка портретов: каталог / [Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина]; сост. С. Т. Рихтер. М. : Советский художник, 1978. 66 с.
9. Терехов Д. Рихтер и его время. Записки художника. М. : Издательство АСТ, 2019. 320 с.