Дар свидетельства и чувство сопричастности

28 сентября на 88-м году жизни в Петербурге скончался доктор искусствоведения, профессор, главный научный сотрудник Российского института истории искусств, заслуженный деятель искусств России, кавалер ордена Дружбы, член Союза композиторов России, музыковед Аркадий Иосифович Климовицкий.

«Видите ли, я вам скажу такую вещь, вообще, гении ведь не принадлежат себе, — таинственно произносит Аркадий Иосифович Климовицкий и делает многозначительную паузу. — Они приглашаются в тот момент, когда План того требует! Когда пришел момент, Божественный палец попадает абсолютно точно. Когда нужно было, чтобы началась новая эра в музыке и чтобы композитор занимался только своим делом и не играл на сцене, Бетховен оглох!» Профессор Климовицкий не просто знал музыку, он жил музыкой, воспринимая ее в безграничном пространстве культуры, где действуют законы иного измерения и нет привычного для нас течения времени. На первый взгляд абсурдная фраза гласящая, что «Шостакович в такой же степени влиял на Бетховена, как и Бетховен влиял на Шостаковича», в системе координат ученого совершенно естественна, и если задуматься над связью всего со всем, то да, действительно, если бы Шостакович не написал именно так, то и Бетховен в свое время создавал бы музыку иначе. Это чувство связи всего со всем, равно как и осознание высшего Плана было у Климовицкого всегда, даже в самые «глухие» советские годы. Студенты вспоминают, как в 1980-е на одном из уроков анализа, где рассматривалась первая часть «Героической» симфонии Бетховена и объяснялось, почему она устроена именно так, а не иначе, кто-то вдруг задал провокационный вопрос: «А скажите, Бетховен, когда писал эту музыку, знал то, что вы сейчас нам здесь рассказываете?» Профессор, ничуть не смутившись, ответил: «Бетховен, быть может, и не знал, а вот Тот, кто ему диктовал эту симфонию, определенно знал!»

Те, кому посчастливилось общаться с Аркадием Иосифовичем в годы его расцвета, никогда не забудут его удивительную легкость, иронию в сочетании с настоящей глубочайшей серьезностью, умением не просто анализировать музыкальный текст, но «угадывать» его вибрации в культуре. Разговор о ком-либо всегда выходил за границы жизни и творчества объекта повествования и выводил порой на такие головокружительные выси, которые изначально было сложно себе представить. Один из любимых исследовательских жанров Климовицкого — «герой и…»: «Чайковский и Григ», «Вагнерианство Чайковского», «Чайковский и Серебряный век», «Бетховен и Стравинский», «Бетховен и Лядов», «Бетховениана Римского-Корсакова»… — этот список можно длить, и если бы ученому были еще отпущены годы жизни, он никогда бы не был исчерпан. Уже в последнее время, будучи серьезно болен, Климовицкий искал точки соприкосновения между Бетховеном и Шёнбергом в их связи с русским, а точнее, петербургским контекстом (о пребывании Арнольда Шёнберга в России в «Музыкальной академии» была опубликована великолепная статья). В еще одной прекрасной статье, вышедшей там же под красноречивым заголовком «О смысле, достоинстве и красоте нашей профессии», говоря о почитаемой им Екатерине Михайловне Царевой, Аркадий Иосифович замечает, что обилие «соединительного “и” в названиях ее работ» отражает авторскую установку: «постичь “тонкие властительные связи”, пронизывающие мир музыки». Это определение в полной мере можно отнести и к нему самому.

Фото: Георгий Ковалевский

Одну из своих последних книг, в которой собраны под одной обложкой посвященные П. И. Чайковскому статьи и исследования, Климовицкий называет «Культурные предчувствия. Культурная память. Культурные взаимодействия». Эти слова можно считать девизом ученого, определяющим векторы развития культуры в будущем (предчувствия), прошлом (память) и настоящем (взаимодействия), а также главным пунктом его методологии. Великолепный текстолог, Климовицкий стремился не просто изучить или атрибутировать тот или иной манускрипт, но объяснить, почему автор написал так, а не иначе. Его исследовательский метод можно также уподобить работе фотографа со сменной оптикой: иногда он использует широкоугольный объектив, способный дать представление о величественной панораме, а иногда надевает объектив для макросъемки, передающий тончайшие, еле видимые детали, которые в конечном итоге оказываются необходимыми составляющими гармонии общего целого. Для Климовицкого и в музыке, и в культуре не существовало мелочей, и любая ниточка обязательно вплеталась в узор несказанной красы.

Аркадий Иосифович часто любил вспоминать о своих учителях, говоря о них с невероятной нежностью и восхищением. Вера Леонтьевна Михелис, педагог по фортепиано, ради уроков у которой был сделан выбор в пользу теоретического отделения; Сарра Евсеевна Белкина, — гениальный сольфеджист и объект обожания, обратившая особое внимание на талантливого юношу в Музыкальном училище имени Римского-Корсакова; Юрий Николаевич Тюлин — наставник и друг, научный руководитель и напарник по чтению с листа; Михаил Кесаревич Михайлов — профессор русской музыки, энциклопедист, лектор и собеседник. Общаясь со всеми этими исключительными людьми, Климовицкий не просто набирался знаний и навыков, а подключался к цепи преемственности, идущей из глубины веков, становясь медиумом, звеном, по которому шел ток живого искусства и передавалось живое знание. Аркадий Иосифович рассказывал и писал о Бахе, Бетховене, Чайковском, Лядове, Шостаковиче и о многих других не просто как ученый-исследователь, но как свидетель, и это его свидетельство могло относиться к самым разным сферам. «Кончина Чайковского ведь стала целым массовым действом, которого не удостаивался никто из русских композиторов. Похороны Чайковского можно сравнить с похоронами Бетховена в Вене. И там, и там был настоящий всенародный порыв. Это было рождение нового мифа, утверждение легенды, оно уходило вот туда, в бессмертное будущее, в века», — и мы уже видим нескончаемое шествие людских масс по Невскому проспекту. Или: «Римский ведь был удивительный тоже. Умен, как дьявол. Когда он писал романс ‟Не ветер с высоты” в фа мажоре, он очень хорошо помнил, несомненно, ‟Благословляю вас, леса” Чайковского», — и ты уже чувствуешь, как Николай Андреевич ревниво смотрит в сторону коллеги…

Этот удивительный дар свидетельства, равно как и чувство сопричастности всему подлинно прекрасному, и ощущение бесконечности культуры Аркадий Иосифович пронес через всю жизнь. Одна из его любимых фраз: «Кёльнский собор не должен быть достроен!» Ведь тянущиеся от гениев нити не имеют конца, а уходящие ввысь шпили в какой-то момент просто протыкают земную оболочку, переходя в иное измерение. И в этом смысле уроки Климовицкого тоже не завершены, они продолжаются, равно как никуда не исчезает и подлинная высокая культура, помогающая человеку оставаться человеком…

Георгий Ковалевский