Феи были щедры при рождении Людмилы Григорьевны Ковнацкой, но две — помимо, конечно же, Музыки — в особенности: Тепла и Приветливости. Не было в ленинградском музыкальном мире конца XX — начала XXI века человека, которого бы любили более: достаточно было сказать «Мила», и оживали все. И мне повезло сдружиться с несколькими людьми, как только мы признавались, что любим ее безмерно. Ее имя было паролем дружбы.

Людмила Ковнацкая
Lyudmila Kovnatskaya
Фото: sobaka.ru

Как и многим, мне оно стало знакомо благодаря книгам. Как раз в середине 1980-х вышел ее труд «Английская музыка XX века». И английскую музыку в целом, и Бриттена в частности играли редко, записи тоже были немногочисленны, а книга интриговала. Хотелось это услышать и, быть может, тоже полюбить. Мне повезло быть представленным Людмиле Григорьевне в сентябре 1988 года. Она была слушательницей на конференции «Искусство Вены рубежа веков», нас познакомила Инна Алексеевна Барсова. И, на мое счастье, родилась взаимная симпатия. В Людмиле Григорьевне были пленяющая, старорежимно пытливая широта интересов и открытость. Возникла идея конференции, посвященной Бриттену, а в результате родились целых три «Ars Britannicа»: первая была камерной; вторая, посвященная русско-английским культурным связям, намного масштабнее; темой третьей стало английское искусство после Второй мировой войны. Сейчас в это сложно поверить, но все делалось сугубо из энтузиазма. То была эпоха счастливого идеализма: наша страна стала открытой, говорить стало можно обо всем, интерес к новому был колоссальным, пытливость — безграничной. Конференции организовал Ленинградский клуб искусствоведов — организация столь же условная, сколь и бескорыстная, плод энтузиазма двух-трех людей. Благодаря Людмиле Григорьевне и радушию Андрея Павловича Петрова конференции стало возможно проводить в Доме композиторов. Фонд культуры в результате долгих убеждений помог в приглашении иностранцев. Парадоксально, но писавшая о Бритте­не уже много лет Людмила Григорьевна к тому моменту еще ни разу не побывала в Англии и не была лично знакома с бриттеноведами, — и вдруг это стало реальностью. На конференции приходили все, кому было интересно, и таких людей, как ни удивительно, было много. Докладчиков ничто не стимулировало, кроме возможности поделиться своими исследованиями и мыслями, — ни публикаций, ни грантов, ни отчетности не было. К конференциям были приурочены концерты, на которых звучала музыка и Бриттена, и Типпета. В это сложно поверить, но на концерте в Доме композиторов к конференции «Апофеоз и экстаз в искусстве накануне Первой мировой войны» играл Григорий Соколов — благодаря Людмиле Григорьевне.

С Людмилой Григорьевной было безумно увлекательно придумывать, что затеять, кого звать, как кого убедить. Наша встреча на Кленовой аллее в июне 1989 года, когда мы готовили международную конференцию «Ars Brittanica II», и сегодня у меня перед глазами. Потом при участии Сергея Петровича Баневича родились конференции «Мир детства», приуроченные к детским фестивалям Союза композиторов. Затем — фестиваль музыки Бриттена 1993 года. А наградой за все усилия были собрания у Людмилы Григорьевны дома после окончания мероприятий с пирогами ее безгранично радушной мамочки Эсфири Зиновьевны. В Миле было тепло от мамы, она его счастливо унаследовала.

Людмила Григорьевна долго мечтала об ис­полнении «Блудного сына» Бриттена в Эр­митаже — для реализации этой идеи нужно было многих убеждать, многое доказывать, даже ссориться (Людмила Григорьевна была деликатной, потому как-то раз мне пришлось взять на себя роль легкого танка в общении с Британским советом), но в 2013 году замысел, наконец, осуществился. Людмила Григорьевна была счастлива.

Она и позже много писала о Бриттене в связи с исполнениями разных его сочи­не­ний. С годами оперы Бриттена стали реальностью нашей музыкальной жизни. Мы всегда ждали, что Мила вернется к своей монографии и перепишет ее иначе — с опытом живого прослушивания и переживания музыки Бриттена. К сожалению, этого так и не случилось.

Людмила Григорьевна была преданнейшей ученицей Михаила Семёновича Друскина. Мне не забыть того, как она представила меня ему в апреле 1989 года: сначала позвав прочитать пару лекций про искусство Вены своим студентам-композиторам, а затем наградив встречей с Михаилом Семёновичем. В его высказываниях был импульс, знакомый по Миле. А потом она тщательно, проверяя и перепроверяя, издавала его труды.

Талантливая ученица стала самым выдающимся ленинградским-петербургским вузовским педагогом конца XX века. О том, как она опекала, взращивала, лелеяла и воспитывала своих студентов, давно ходят легенды. И все это вознаградилось. Заново родившаяся актуальная музыкальная критика Петербурга была ее плодом. Лучшие из консерваторских и университетских преподавателей — ее выпускники.

Хотя в пору нашего знакомства я был еще студентом, дистанция между нами не ощущалась — только совместно переживаемый азарт. Людмила Григорьевна была очень красива во всем, достойна, благородна и приветлива. Забавно было наблюдать, как почти все ее студентки ей подражали, стараясь казаться более взрослыми и становясь слегка чванными, а Людмила Григорьевна при этом оставалась юной, непосредственной, импульсивной и открытой.

Тепло и естественность не изменяли ей никогда. С Людмилой Григорьевной было очень интересно ходить на концерты и обсуждать музыку. В ней были великодушие и щедрость: со мной, не музыковедом, она общалась на равных. Она умела говорить о музыке простыми словами — и это дар. Мои глупости не отторгала, но медленно подводила с помощью сомнения к нужным выводам и — что главное — разделяла увлеченность. И при этом обладала иронией, проявляя ее даже по отношению к своим героям. Помню, после премьеры фортепианного концерта Андрея Петрова она нежно заметила: «Ну, разве хуже, чем у Типпета? А финал ведь намного неожиданней». Думаю, и Андрей Павлович с его самоиронией в ответ улыбнулся бы. А ночные разговоры про новые сочинения Десятникова...

Людмила Григорьевна ушла в начале мая этого года, но она все время здесь, ее спрашиваешь, как и прежде. Так будет и дальше. Кому посчастливилось с ней дружить, тем горько, что ни позвонить, ни увидеть ее больше не получится. Любовь к музыке и любовь к человеку далеко не всегда идут рука об руку, но в Людмиле Григорьевне они счастливо соединялись.