Универсальный человек
Универсальный человек
9 июня исполнится 90 лет со дня рождения Гиви Орджоникидзе (1929–1984) — выдающегося музыковеда, критика, писателя и общественного деятеля. Гиви Шиоевич был постоянным автором «Советской музыки». В 1984 году за цикл статей, опубликованных в нашем журнале в 1982–1983 годах, он был посмертно награжден премией имени Асафьева. В память об ученом мы публикуем речь1 музыковеда Валентины Конен, а также один из автобиографических рассказов Гиви Орджоникидзе.
Личность Гиви Орджоникидзе была столь неповторима, столь оригинальна, что передать впечатления о нем очень трудно. Вообще, для каждого умного человека сумма его талантов и достижений не исчерпывает его сущности. К Гиви это положение относится в полной мере. Он был гораздо больше, чем таланты, которыми одарила его судьба. Это был человек универсальный, исключительно одаренный, умный, и в каждой сфере — поразительно сильный. Гиви был не только известным музыковедом, но с такой силой владел словом и так хорошо понимал обстановку и людей, о которых писал, что мог стать настоящим беллетристом (кстати, он и в этой сфере печатался в конце своей жизни); по образованию философ и историк, он занимался этой деятельностью всю жизнь; кроме того, он был подлинным профессионалом-пианистом, хотя мало кто знает, какое большое место в его жизни занимал пианизм; способный общественный деятель, организатор, он успешно руководил одной из крупнейших композиторских организаций — Союзом композиторов Грузии... И тем не менее сказать о нем самого главного нельзя. Обаяние личности анализу не поддается. Поэтому я сознаю: все то, что я могу сказать о нем, мало передаст образ Гиви. Но я попытаюсь осветить хотя бы некоторые стороны его личности, с которыми мне приходилось сталкиваться.
Я бы отметила несколько его характерных свойств: это — редкая художественная восприимчивость, огромный интеллект, вдохновение, колоссальная воля.
Гиви формально был музыковедом, но на самом деле — художником. Как-то он мне сам признался, что ненавидит профессию музыковеда в целом. Очень часто между искусством и тем, что доходит до читателя, стоит слово, которое нейтрализирует собственно художественное впечатление. Гиви же подходил к музыковедению с другой стороны — со стороны больших исторических обобщений. А описание отдельного произведения и более частных явлений его всегда раздражало. Я была этим удивлена, потому что сам он писал изумительно. За каждым его словом возникает неповторимый образ. Помню, как он писал о постановках опер Вагнера. Это было равно художественному произведению.
Огромной силы художественное восприятие в нем совмещалось с не меньшей силой интеллекта. Не могу припомнить ни одной мысли, произнесенной им, которая бы не была глубоко обоснована и не затрагивала бы существа дела.
Гиви Орджоникидзе
Кто-то определил ум как талант в области человеческих отношений, в области общения с людьми, понимания людей. Я всецело сочувствую этим словам. А по отношению к Гиви они исключительно подходящие, потому что талант общения был развит в нем в поразительной степени и достигал высшего совершенства. Всю свою жизнь он контактировал с самыми разными людьми, — у него возникали дружеские отношения с людьми разных возрастов, интересов, дарований, психологии, профессии, занимавшихся разной деятельностью. И он великолепно чувствовал и понимал их, знал, как добиться того, чтобы между ним и ими возникло открытое, тесное общение. Он воздействовал на людей не прямо, не нажимом, а тонким качеством понимания личности.
Еще одна прекрасная черта Гиви — его вдохновенность. Я знаю много умных людей, которые скучны; при всем обилии знаний, их слова не озарены тем светом, которым были освещены высказывания Гиви. Каждое слово Гиви сверкало. Не было у него пустот, нейтральных мест. Поэтому так значительны были те немногие встречи с ним, которые выпали на мою долю. Все, что он говорил, было освещено высокой мыслью и всегда было выражено с неизмеримой радостью.
Что касается его воли — по-моему, это случай уникальный. Он обладал колоссальной, нечеловеческой волей, котораяпомогла ему преодолеть страшнейший физическийнедостаток и те крупные жизненные трудности, с которыми он сталкивался не один раз. Тем не менее он смог занять не то чтобы равное с другими людьми положение, но во многих отношениях превзойти почти всех своих коллег — сверстников и не сверстников. Он мне очень много рассказывал о своем тяжелом детстве, о том, на какие муки он шел спокойно, с полным сознанием того, что он должен их перенести, чтобы избавиться от своего физического дефекта; рассказывал об университетских годах, когда его, как сына репрессированных в 30-е годы родителей, притесняли и не дали продолжить его деятельность как историка. Обиженный, он переметнулся на музыку. И опять-таки благодаря своей колоссальной воле смог стать крупной личностью именно в музыкальной сфере.
В детстве он не имел возможности заниматься музыкой, хотя музыка все время окружала его, так как он был из музыкальной семьи и, я бы сказала, звуковая сфера была его жизненной сферой. Но играть на рояле серьезно он начал очень поздно, когда уже заканчивал исторический факультет университета. Ему говорили, что в таком возрасте поздно начинать играть на рояле. Но он сказал себе: «А для меня не поздно. Я в этом смысле не такой, как все». И он играл по восемь, по десять часов ежедневно. Я уж и забыла, сколько времени, сколько дней и месяцев это длилось. Потом он держал и выдержал экзамен в консерваторию и занимался там как полноправный пианист. Каким он стал отменным пианистом, я могу судить по одному случаю. Как-то я приехала в Сухуми, в Дом творчества композиторов, не зная, что он там. Прогуливаясь по двору, вдруг услышала изумительное исполнение поздних бетховенских сонат — изумительное в смысле чисто пианистическом — и невольно подумала: какой же пианист приехал сюда? Оказалось, что это Гиви играл на рояле, когда отдыхал от своих основных обязанностей, которые в том конкретном случае не имели никакого отношения к музыке.
Такую же волю он проявил в овладении немецким языком. Он не знал его, во всяком случае не настолько, чтобы свободно разговаривать. Но он заинтересовался Рихардом Штраусом, Вагнером, немецкой музыкой и понял, что немецкий язык нужно знать. Его от этого отговаривали. Говорили, что в таком возрасте языком не овладеешь свободно. «А я овладею. Я не такой, как все», — ответил он и занимался изучением языка на протяжении нескольких месяцев. Сначала поехал в ГДР и пробыл там недолго, потом продолжал сам интенсивно, целеустремленно, систематически работать. И он владел немецким языком почти также свободно, как русским.
Лично для меня дружба с Гиви означала нечто большее, чем то, что можно выразить этим словом. Она началась еще задолго до нашего личного знакомства. Он тогда лежал в больнице после очень тяжелой операции и продолжал очень много думать, читать, размышлять. Здесь ему попала в руки моя первая книжечка о Шуберте. Я была гораздо старше его. Прочитав мою книжечку, он, не решившись написать мне самой, специально попросил редактора издательства передать мне его мнение об этой работе. Потом он прислал мне свою книгу. С тех пор он всегда откликался на каждую вышедшую мою книгу, притом откликался не общими словами, а деловито и глубоко профессионально. И для меня это было очень дорого.
Таким образом, когда мы встретились и познакомились, мы уже были друзьями. Я с ним виделась не слишком часто. Наши встречи происходили главным образом в Рузе и в Берлине, где мы много, сколько успевали, и днем и ночью, бродили по улицам и разговаривали. Тогда-то мы близко узнали друг друга. Каждое наше общение было так насыщенно и наполнено содержанием, мы оба так раскрывались, что у меня всегда было ощущение, что Гиви один из самых близких мне людей. Поэтому его уход из жизни, такой безвременный, оставил в моей душе печальную и невосполнимую пустоту.
Очень больно вспоминать, что Гиви Орджоникидзе ушел от нас еще молодым человеком, не успев осуществить множество замыслов в разных сферах своей многогранной деятельности.
Москва 1988
Примечания
- Из устного выступления. Текст печатается по изданию: Гиви Орджоникидзе. Музыковед — ученый, публицист, критик, писатель, общественный деятель. Очерки, статьи, воспоминания, автобиографические новеллы и рассказы / сост.-ред. Нато Моисцрапишвили. Тбилиси, 1999. С. 333–336. Публикуется с разрешения правообладателей — Министерства культуры и спорта Грузии и Тбилисской государственной консерватории имени Вано Сараджишвили.
Комментировать