Профессор Тарускин использовал такую конструкцию в названии своей статьи о Шостаковиче [1]. Применительно к Тарускину точнее, мне кажется, сказать нельзя! В этой формуле — фокусы его интересов, настройки его исследовательской оптики, которые позволяют воссоздавать контексты, вызванные к жизни его неочертаемой эрудицией; они объясняют его восприятие музыкального искусства от Средневековья до сегодняш­него дня — в исполнительстве и ученом толковании, часто идущее вопреки установкам специалистов.

Весь мир, подвластный его полю зрения, становится живым.

Многие из нас, кто считал современное музыковедческое образование без него… как бы точнее подобрать определение… неприличным, знал его книги, статьи, рецензии, эссе и его самого таким, каким его описывают энциклопедии, — непреклонным, резко полемичным, сокрушительным в отстаивании своих мнений и позиций.

По моим многолетним наблюдениям члена Подготовительного комитета и Дирек­тории IMS, академический мир всеобщей International Musicological Society (IMS), воздавая должное его таланту, трудам, вкладу в профессию, избегал его участия во всемирных конгрессах. Быть может, из-за его импульсивности, взрывчатой потребности идти против течения и способности титана сдвигать с места глыбы накопленного, вызывая тектонические разломы в толщах укорененных знаний.

Но вот Ричард, после огромного перерыва в несколько десятилетий, приехал сюда. Его встретили переполненные молодежью аудитории в Москве и Петербурге, колле­ги, с кем он состоял в переписке и с кем дружеская дистанция, к обоюдной радости, предельно сократилась. Мне кажется самым показательным вот что: однажды Ричард приехал к нам после смерти матери, с которой у него была теснейшая кровная и ноуменальная связь, в ситуации, когда он отклонял любые приглашения. Приехал, потому что надеялся излечить душу.

Фото: sfcv.org (Classical Voice)

Ричард любил участвовать в дискусси­ях нашей аудитории, делал это деликатно, остроумно, свободно; не отказывался от при­глашений домой, радостно присоединялся к вечеринкам, наслаждался домашней едой, легко «вписывался» в семейный и дружеский круг; сожалел о несовершенстве своего русского языка и был благодарен за групповой переход на английский. Ходил с нами на концерты — отнюдь не только на статусные в Большой зал филармонии и Мариинский театр, а, к примеру, в Малахитовый зал Зубовского института; был знаком с недавно вышедшими в свет сборниками той или иной нашей институции, досконально помнил содержание статей и знал имена авторов!

Английское выражение to make friends относилось к нему, к общению с ним и его поведению, буквально. Таким он был с нами. Нежно-ироничное посвящение некоторым из нас (по имени с уменьшительным суффиксом «…chka») книги статей «О русской музыке» замечательно показывает эту тональность отношения [2].

…В некрасивый позднеосенний день Петербург утопал в колком косом дожде. Пешеходы, с отвращением вдыхая петербургскую болотную сырость, бежали по грязным тро­туарам. Мы с другом везли Ричарда по центру города перед отлетом домой. Попрощаться. Остановились у Летнего сада — прежнего, нереставрированного, привычно обозримого насквозь. В саду не было ни души. На деревьях и кустах — ни листочка. Ни одной птички вокруг. Унылая убогая картина. Изуро­дованная погодой. Шум ливня. Страшнова­то. Ричард в широко распахнутом необъят­ном плаще торжественным шагом вошел в приоткрытые ворота напротив Михайловского дворца. Встал в начале центральной дороги, откуда по прямой в конце Летнего за решеткой виднелась Нева. Опасно бурлящая. Наводнение. Раскинул руки, словно обнял весь сад, весь Петербург. Его мощная фигура и мимика выражали восторг, наслаждение — видом, перспективой, природой, своим пребыванием в Петербурге! Классическая петербургская красота явилась ему во всей своей полноте поверх реальности. Счастье! Он был абсолютно счастлив.

Фото: kyotoprize.org

Ричард нас поддерживал. Постоянно. Каждого из нас и нас всех, его друзей. Даже сейчас он дал нам знать: я — с вами. Успел!

Однажды он в своем юбилейном поздравлении великодушно написал прекрасные слова, и — по справедливости! — я отправляю ему эту фразу, он ее заслуживает несравнимо больше кого бы то ни было: «Знать, что такой замечательный человек существует на земле, — великое утешение и великое вдохновение». Эти редкие ощущения он дарил нам. Ричард и мы.

Список источников

1. Тарускин Р. Шостакович и мы. Пер. с англ. О. Б. Манулкиной // Шостакович: между мгновением и вечностью. Документы. Материалы. Статьи / ред.-сост. Л. Г. Ковнацкая. СПб. : Композитор, 2000. С. 789–828.
2. Taruskin R. On Russian Music. Berkeley : University of California Press, 2008. 416 p.