Прежде всего хочу отметить сложность и противоречивость поднятой нами темы музыкального образования, что выявили в той или иной степени все участники дискуссии. Их высказывания свидетельствуют о небла­го­получии данной сферы, яв­­ной необходимости существенных изменений и содержат конкретные предложения конструктивного плана.

Один из важных возник­ших вопросов: на каком эта­пе молодой человек дол­жен получать серьезные навы­ки ремесла? В школе, учи­ли­ще или вузе? Сегодня мнения об этом расходятся, а на прак­тике возникает много пересечений.

В связи с кризисом традиционного об­разования серьезно возросла роль мастер-­классов и иных кратких способов обучения, позволяющих студентам найти наиболее подходящий и близкий путь профессионального совершенствования. Тем более что сейчас практически все культурные институции стремятся предложить свои образовательные проекты — и оперные театры, и всевозможные студии, и музеи, и фестивали. Словом, выбор огромен… Странно и парадоксально в этой связи решение Государствен­ной думы о принятии закона, ограничивающего свободу просветительской деятельности.

Возвратимся к судьбе ис­полнителей разных спе­ци­аль­­ностей. Позволю се­бе сформулировать очевид­ный факт: любое явление разви­вается циклично. В этой связи мне кажется, что сегод­ня время исполнителей, а не ком­­позиторов. В истории уже бывали периоды, ког­да именно исполнительский прогресс приводил к появ­лению новых композиторских имен и нового музыкаль­ного мышления. Возможно, такая эпоха грядет. Ны­не же каждый более или менее успешный отечественный исполнитель — как инструменталист, так и певец — имеет возможность обучаться не только в российских вузах, но и за рубежом, знакомясь с подчас неизвестными ему прежде способами обучения, что, разумеется, обогащает индиви­дуальность.

Впрочем, иногда и приглашение мировой знаменитости, такой как высокопрофессио­нальный немецкий коуч Рихард Тримборн, проводивший занятия в Мариинском театре при подготовке «Кольца нибелунга», впервые в России исполненного на немецком языке, дает потрясающий по качеству результат. Музыкальную часть спектакля высоко оценил даже внук Вагнера Вольфганг. Много сделала для совершенствования вокалистов Академия молодых певцов под руководством Ларисы Гергиевой. Достаточно назвать таких артистов, составляющих славу этого театра уже во всем мире, как Екатерина Семенчук, Алексей Марков, Екатерина Сергеева, Ольга Пудова.

Явная и любопытная тенденция нынешнего времени — потребность исполнителей сочинять музыку. И чем они ярче и перспективнее, тем скорее такая потребность появляется. Назову лишь два примера. Прославившийся на Конкурсе имени Чайковского молодой французский пианист Люка Дебарг уже имеет в портфеле ряд собственных произведений. А Михаил Плетнёв пишет музыку не только для фортепиано — не так давно он сочинил Концерт для трубы с оркестром в расчете на великолепного трубача Сергея Накарякова.

В области композиторского образования — свои сложные и пока нерешаемые проблемы.

Соглашусь с двумя профессорами Московской консерватории, Владимиром Тарнопольским и Юрием Каспаровым, что у нас большая и давняя проблема с освоением авангардных техник. Однако, развивая мысль Тарнопольского, коснусь и другой проблемы: а если молодой человек тяготеет к иному типу языка и, шире, мышления, имеет ли смысл ориентировать его на изучение исключительно новой музыки?

Хочу вспомнить выдающегося композитора и педагога Николая Николаевича Си­дельникова, уроки которого я посещала просто из интереса, никогда не занимаясь композицией. Достаточно перечислить некоторых его учеников — Эдуард Артемьев, Владимир Мартынов, Владимир Тарнопольский, Иван Соколов, Олег Янченко, Татьяна Чудова, — чтобы стало ясно: Николай Николаевич прежде всего обращал внимание на пристрастия, тяготения ученика к той или иной системе мышления. Кстати, он обязательно анализировал на уроках какое-нибудь классическое произведение, но делал это, сообразуясь с тем, что может пригодиться именно композиторам.

Актуальный вопрос: насколько гибко на­ша образовательная система подчиняется изменениям, происходящим в самой практике? Я склонна ответить отрицательно. Мы с моим постоянным партнером по организации дис­куссий Рауфом Фархадовым провели в журнале большой разговор о разных стилистических сочетаниях, результат которых подчас бывает весьма оригинальным. Есть ли в каком-либо нашем вузе образовательный курс, который разбирал бы и оценивал эти сочетания и полученный результат? Речь тут не только о музыке, но и о пластических искусствах, видеоарте, песочных инсталляциях, то есть о тех перфомансах, которые сегодня заполоняют концертные пространства — как большие, так и малые.

Может быть, стоит напомнить композиторам, как много неиспользованных возможностей таится в фольклоре и художественных экспериментах с ним; как много в свое время дало обращение к восточным типам мышления, в частности макомно-мугамным практикам. Смею затронуть и элементарное: иногда возникает ощущение, что в сочинении музыки авторы руководствуются исключительно разумом, желанием удивить, опробовать прежде не использованные возможности инструментов, забывая о руководящей роли музыкального слуха.

Чрезвычайно важна проблема, обозначенная, в частности, писателем Евгением Во­долазкиным как серьезный кризис гумани­тарной культуры. Мне кажется, что наши композиторы, музыковеды и примкнувшие к ним исполнители просто обязаны работать над ее возрождением и развитием. В качестве примера для подражания могу назвать выдающихся композиторов, разносторонних интеллектуалов-гуманитариев, двух Николаев Николаевичей — Сидельникова и Каретникова, которые могли общаться на равных, обсуждая любые сложнейшие проблемы, со знаменитыми старцами — Генрихом Густавовичем Нейгаузом и германистом Алек­сандром Георгиевичем Габричевским.