Обретение

Идея создания хрестоматии по истории оркестровых стилей возникла у профессора Санкт-Петербургской консерватории Николая Авксентьевича Мартынова еще несколько десятилетий назад. В настоящее время уже издано три тома, хронологические рамки которых охватывают русскую симфоническую музыку от Глинки до Шостаковича1. По замыслу составителя, четвертый том будет состоять из нескольких выпусков, продолжающих обзор симфонической музыки с 1917 по 1991 год. Первый их них посвящен творчеству композиторов петроградско-ленинградской школы, среди которых М. О. Штейнберг, В. В. Щербачёв, А. Ф. Пащенко и Г. Н. Попов.

Обратившись к наследию указанных авторов, Н. А. Мартынов столкнулся с тем, что многие из их симфоний до сих пор не опуб­ликованы. У Пащенко напечатаны только три2 — Четвертая, Пятая и Шестнадцатая3. У Попова издана половина симфоний4, у Щербачёва — бóльшая часть5, но в это число не входят самые значительные симфонические опусы в их творчестве — Первая симфония Попова и Вторая («Блоковская») симфония Щербачёва, рукописные автографы которых не выявлены. И лишь наследие Штейнберга опубликовано в полном объеме6.

Предлагаемый очерк посвящен истории обретения партитуры Четвертой («Ижор­ской») симфонии Владимира Влади­ми­ро­вича Щербачёва, считавшейся некото­рыми современниками утраченной.

В октябре 2018 года в отделе рукописей Российской национальной библиотеки Н. А. Мартыновым была выявлена рукопись первой части симфонии. На первом листе партитуры в левом нижнем углу имеется следующая надпись: «Симфония в 4-х частях для б. симф. [большого симфонического] оркестра, хора и 2 солистов. Исполнялась в Москве… в 1935 и [19]36 гг., после чего уничтожена автором»7.

Решив проверить точность этого утверждения, Н. А. Мартынов обратился к ве­дущему исследователю творчества Щербачёва — Раисе Николаевне Сло­ним­ской, автору ряда публикаций, посвященных композитору [3; 15; 16]8. В результате выяснилось, что у нее, а также, возможно, в музее истории Ижорских заводов (город Колпино) хранится фотокопия автографа партитуры. Высказанное ею предположение оказалось верным. Сотрудники музея подтвердили, что в начале 1970-х годов сын композитора, Олег Владимирович Щербачёв, в связи с готовящимся исполнением симфонии передал музею фотокопию партитуры. При просмотре двух этих фотокопий обнаружилось, что на отдельных страницах плохо различимы крайние голоса (партии флейты-пикколо и контрабасов), из-за чего затрудняются расшифровка подлинного нотного текста, его исполнение и публикация.

Это обстоятельство заставило Н. А. Мар­тынова продолжить поиски, теперь уже оставшихся родственников Щербачёва. Изучив мемуарную литературу, адресную базу Санкт-Петербурга и получив сведения из Российского авторского общества, Николай Авксентьевич предложил ректорату консерватории направить письма по предполагаемым адресам. И родственники откликнулись! Выяснилось, что в Петербурге живут (и по прежним адресам!) внучка композитора, дочь его единственного сына — Елена Олеговна Кучумова, а также вдовы внуков, Владимира Олеговича — Татьяна Ивановна Щербачёва, и Фёдора Олеговича — Светлана Александровна Щербачёва9.

18 декабря 2018 года состоялась встреча с Еленой Олеговной, на которую она принесла чистовой автограф партитуры четырех частей «Ижорской» ния и издания забытого произведения классика отечественной музыки теперь открыта.

Илл. 1

Говорит внучка композитора Е. О. Ку­чу­мова (из личной беседы автора статьи с Еленой Олеговной): «Помню, что в начале 1970-х, в связи с 250-летним юбилеем Ижорского завода инициативная группа сотрудников пыталась организовать исполнение и, возможно, публикацию “Ижорской” симфонии. В заводской газете “Ижорец” (см. [5]. — М. М.), которая хранится у меня, даже была напечатана статья об этом (см. илл. 1. — М. М.)10. Активное участие в этих событиях принимал и сын композитора (мой отец), профессор Ленинградского политехнического института, Олег Владимирович Щербачёв, прекрасный знаток музыки своего отца. Несмотря на то что он не получил специального образования, музыкальная одаренность передалась ему в полной мере: он мог, глядя в ноты, без труда спеть любое сочинение. Однако по неизвестной мне причине этот проект не удалось довести до конца. Предполагаю, что сложности возникли в связи с текстом симфонии, которым был не вполне доволен еще сам Владимир Владимирович Щербачёв и над которым Олег Владимирович тщательно работал. Возможно, не успели к юбилейной дате, а может быть, не получили достаточно средств».

Создание

Появление «Ижорской» симфонии (1932–1935) — это своего рода отклик на призыв М. Горького к писателям создавать истории фабрик и заводов, и шире — на требования музыкальной номенклатуры 1930-х годов, утверждающие необходимость тематических связей художественных про­изведений деятелей искусств с обнов­ленной жизнью страны11. Примеров подоб­ного (иногда прямолинейно понимаемого) содружества немало: хоровая фреска «Сталинстан» А. Веприка (1932) об открытии электростанции в Бело­руссии, Третья («Дальневосточная») симфония Л. Книппера (1933), Двенадцатая («Колхозная») симфония Н. Мясковского (1932) о переменах жизни в деревне после Октябрьской революции, симфония «Турксиб» М. Штейнберга (1933), посвященная окончанию строительства Туркестано-Сибирской железной дороги, симфония «Дело доблести» Н. Чемберджди (1934) о Сталинградском тракторном заводе и другие12. Во всех этих произведениях передано «устремление к подлинному (социалистическому) реализму» [2, 187], основанному на глубоком понимании всех противоречивых процессов новой действительности.

Симфония Щербачёва органично вписывалась в этот ряд сюжетной музыки. Она была задумана как семичастное ораториально-симфоническое произведение о судьбе пролетариата на фоне исторической панорамы: от гнетущих времен крепостничества, через революцию 1905 года, до постройки первого советского блюминга13 на Ижорском заводе в 1931 году.

В домашнем кабинете: Владимир Владимирович Щербачёв (за письменным столом)
с сыном Олегом и женой Марией Илларионовной. 1930-е годы
Фото из семейного архива

Работа над симфонией началась в 1932 го­ду14. Она была заказана композитору Всероссийским обществом драматургов и ком­позиторов (Всеросскомдрам) в начале года, очевидно, не без активного участия П. Л. Далецкого15 — автора текста. В письме от 15 марта, еще не зная конкретной задачи и условий ее выполнения, Щербачёв с тревогой сообщает жене: «Беспокоит меня, что Пина16 затягивает дело с текстом, ведь он мне обещал через месяц все прислать, а будет готова только 1-я часть, а сколько частей всего, что они из себя будут представлять? Пусть сразу же мне все напишет, ведь я не могу приступить к работе, если не буду себе представлять всего в целом, кроме того, я не знаю срока, когда я по договору должен все закончить, кроме того, я боюсь, что потом он навалит на меня все и мне придется в кратчайший срок все сделать, а никакой халтуры я не хочу и в последнем случае откажусь от работы. Я понятия не имею о характере договора, сумме, которую я получу, сроке исполнения и т. д.»17 [3, 231].

Спустя месяц Щербачёв подписывает соглашение («<…> Дома я застал договор из Всеросскомдрама, который я на следующий же день отослал со своей подписью <…>» [3, 232]) и целиком погружается в сочинение музыки. Однако вскоре взгляды композитора и поэта на воплощение замысла симфонии расходятся. «С большим нетерпением я ждал стихов от Павла Леонидовича, — пишет Щербачёв 20 мая, — и очень рад, что их получил, но пришел от них в большое смятение. Мне пока трудно еще о них говорить, еще не вчитался, не вжился, но за это время у меня уже совсем сложился план моего сочинения, мне нужны были только кое-какие дополнения к прежним стихам, о чем я уже писал, П. Л. [Павел Леонидович] же сделал новые стихи, целиком исходя из своих творческих побуждений, и, вероятно, не очень считался с тем, что он пишет для музыканта. Мне будет очень трудно сейчас найти путь к музыкальной форме…» [3, 236–237].

Несходство творческих позиций существенно замедляло работу. Частично симфония была окончена весной 1934 года. Как указывает первый биограф композитора Г. Орлов, три начальные части впервые прозвучали 28 мая 1934 года в Большом зале Ленинградской филармонии под управлением А. Гаука [10, 83]18. В связи с этим исполнением Щербачёв позднее писал из Москвы: «Радио [Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию при Совете народных комиссаров СССР. — М. М.] здесь весьма обижено на меня, что я отнял у них первое исполнение, просит о непременном исполнении “Ижорской” симфонии, предлагает мне сейчас же подписать соглашение о закреплении за ними права 1-го исполнения с уплатой мне 2500 рублей + приезд, гостиница и суточные за время репетиций» [3, 244]. Вероятно, в начале 1935 года композитор согласился на предложенные условия, после чего началась работа по переписке партитуры, составлению клавира и согласованию дат репетиций: «Мои московские дела кончились для меня вполне удачно, то есть я заключил договор, IV часть должен представить 1 августа, V — 1 сентября, VI — 1 октября, VII — 1 ноября, симфония пойдет в Москве 20 декабря и исполнение намечено с большим парадом. <…> те части, которые я показывал, весьма понравились <…>» [3, 245–246]. Любопытно, что первое упоминание симфонии в прессе было связано (преднамеренно или по ошибке?) с фигурой первого ряда «новой» истории страны: «В ближайшее время композитор Щербачёв заканчивает большую симфонию “История Ижорского завода”19. Траурная часть симфонии посвящена С. М. Кирову» [6]20.

Как следует из вышеприведенного письма, Щербачёв до последнего работал именно над семичастным циклом. Однако закончены и исполнены были лишь первые четыре части. Московской премьерой дирижировал А. Гаук, в доме которого в эти дни жил Щербачёв. Первоначально планировалось передавать симфонию в эфир со станции «Коминтерн» 23 декабря, а 25 декабря — со станции Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов (ВЦСПС). Однако по просьбе композитора 23 декабря 1935 года состоялись закрытая генеральная репетиция и радио­премьера симфонии21 из Большого зала Московской консерватории в исполнении солистов (П. Левченко, Б. Беркович, К. Паляева), хора под управлением А. Свешникова и оркестра Всесоюзного радио­комитета. Чрезвычайно важным представляется мнение композитора о ходе репетиций и первом исполнении, которое он изложил в письмах жене от 22 и 28 декабря: «<…> приходилось присутствовать на репетициях оркестра, хора (замечательно поют), солистов (очень слабых) и, кроме того, вносить кое-какие изменения по части штрихов в партии <…> Интересно, как это все вам покажется по радио, ведь расположение оркестра и близость к мик­рофону того или другого элемента создают совершенно неправильную звучность»; «Симфония прошла очень хорошо, жаль только, что хор стоял сзади оркестра, это очень отразилось на его звучности» [3, 248].

В начале 1936 года Всесоюзный радиокомитет выпустил ряд передач, посвященных В. И. Ленину и годовщине 9 января 1905 года [14]. В эфире звучали песни, стихотворения, воспоминания о Ленине; чтение сопровож­далось музыкальными отрывками сочинений М. Коваля, Н. Мясковского, Ф. Сабо22, М. Черёмухина, Б. Шехтера. Финалом этого радиоцикла стала трансляция «Ижорской» симфонии вновь из Большого зала Москов­ской консерватории23.

За этими исполнениями сразу появились и отдельные критические отзывы в печати. Примечательно одно мнение, подтверждающее предчувствие композитора: «Слушая это произведение, особенно досадуешь на то, что, вследствие своей неблагоприятной акустической фактуры, оно никак не может полностью дойти до слушателя. Один из самых существенных элементов этого произведения — текст вокальных партий и хора — все время заглушается и маскируется оркестровым сопровождением, за исключением немногих случайных фраз, изредка прорывающихся на фоне несколько ослабленного и упрощенного (в такие моменты) оркестрового письма. <…> Остается чувство неудовлетворенности, отнюдь не благоприятствующее серьезному и глубокому пониманию содержания симфонии, несмотря на несомненную яркость, выразительность и колоритность оркестровки» [4, 61]. Очевидно, что Щербачёв ни в коей мере не ставил себе задачу «замаскировать текст», с которым так долго, тщательно и вдумчиво работал. Недостаточная ясность произнесенного текста, возможно, действительно была обусловлена местоположением хора и певцов в момент исполнения.

Автор другой рецензии, также отмечая прекрасное мастерство оркестровой звукописи, бóльшее внимание сосредоточил на аспекте идеологическом, считая, что композитор не смог до конца выразить в музыке и слове превращение фигуры заурядного рабочего в революционного борца: «Спору нет, оркестр у Щербачёва в ряде эпизодов звучит хорошо и доставляет удовольствие своей красочностью. Но композитор дорого платит за это “удовольствие”; все эти кудреватые “карусельные”, “масленичные”, нарядно инструментованные эпизоды 2-й и 3-й частей симфонии остаются в памяти как “приятная музыка”, не имеющая никакого отношения к героической эпопее истории Ижорского завода» [11, 18].

Симфония так и не смогла занять место в концертной жизни Москвы и Ленинграда, уступив симфонической сюите из музыки к кинофильму «Гроза» (по пьесе А. Островского), сочиненной Щербачёвым в те же годы (1934); указанные исполнения до сегодняшнего дня остаются единственными. Некоторые из причин — авторское осознание незавершенности произведе­ния, некое «противозвучие» поэтического и музыкального текстов, дисбаланс вокальных и оркестровых партий. Но главное: именно в эти годы уже набрало силу представление о формализме, ярлык которого навешивался (по мнению «сведущих» и «знающих») на все сочинения, по каким-либо причинам не соответствующие задачам развития музыкального искусства на основе принципов социалистического реализма. Своего апогея, как известно, эта идея достигла после публикации Постановления ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года «Об опере “Великая дружба” В. Мурадели» [8]. И хотя имя Щербачёва не было названо в документе, вероятно, оно подразумевалось в емкой формулировке «и др.»: «Особенно плохо обстоит дело в области симфонического и оперного творчества. Речь идет о композиторах, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как т. т. [товарищи] Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский и др. [другие], в творчестве которых особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам» [8].

Ложным и несправедливым обвинениям подверглась и «Ижорская» симфония. В известном своей одиозностью издании музыковедческой комиссии Союза композиторов СССР «Пути развития советской музыки» есть такие строки: «Симфоническая поэма “Ленин” В. Шебалина, Четвертая симфония (“История Ижорского завода”) В. Щербачёва, демонстрирующие зияющий разрыв между темой и музыкальным ее воплощением, явились произведениями, в которых большие темы современности выражены языком абстрактным, мертвенным» [12, 49–50]. Несмотря на то что прошло уже 13 лет после исполнения симфонии и Щербачёв за это время опуб­ликовал целый ряд хорошо принятых сочинений, последовало его увольнение из Ленинградской консерватории.

Не удивительно, что такой глубоко принципиальный художник, как Щербачёв, не мог сразу «механически» перестроиться и принять «новую веру». Сам выбор темы был для него в известной степени компромиссом. Естественно, что, принимаясь за программную симфонию, связанную с революционным движением, композитор не стал говорить с публикой языком, характерным для Второй и Третьей симфоний. Здесь ему отчасти облегчила задачу первая успешная работа в кинематографе — сюита из музыки к фильму «Гроза». Этот опыт композитор использовал и в создании вокально-симфонической фрески, каковой в итоге стала Четвертая симфония. Даже не ораториальный, а, скорее, оперный характер имеют некоторые фрагменты (например, вторая часть), что уловили наиболее проницательные слушатели24.

И все же общий тон критических оценок после премьеры симфонии был положительным. Отмечался творческий рост композитора, бóльшая доступность музыкального языка «Ижорской» по сравнению с предыдущими симфониями; особо подчеркивалось использование фольклорных интонаций [1; 17].

Взгляд из XXI века

И вот перед нами рукописный автограф Четвертой симфонии — 134 пожелтевших от времени партитурных листа (см. илл. 2, где представлен первый лист автографа).

Илл. 2

Говорит Н. А. Мартынов (из личной беседы автора статьи с Николаем Авксен­тьевичем): «Работая над компьютерным набором симфонии25, мы убедились в том, что это мастерски написанная партитура, обладающая как ярким тембровым колоритом (особенно там, где оркестр солирует), так и интенсивным использованием различных полифонических приемов. Действительно, порой получается, что звучность оркестра подавляет хоровые или сольные партии. Но ведь и в классических операх не всегда наблюдается сбалансированность звучания.

Однако там, где композитору нужно (и важно!), чтобы текст был слышен, он прибегает к популярному (еще с 1920-х годов) приему ритмизованного произношения текста (вне музыкальной интонации). С моей точки зрения, многие приемы своего рода “киномузыки” в “Ижорской” симфонии Щербачёва предвосхищают такое программное сочинение, как Один­надцатая (“1905 год”) симфония Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, хотя стилистика этих авторов в целом очень различна».

Интересно будет услышать концертное исполнение «Ижорской» симфонии. Думается, что она не только «памятник эпохи», как это может показаться на первый взгляд, но и «живая» музыка. А кроме того — еще одно из забытых сочинений нашего выдающегося художника, в прошлом председателя правления Ленинградского отделения Союза композиторов СССР и главы консерваторской композиторской школы. В настоящее время Государственная академическая капелла Санкт-Петербурга под управлением своего художественного руководителя народного артиста России Владислава Чернушенко готовит исполнение «Ижорской» симфонии. Вполне возможно, что оно станет большим событием в музыкальной жизни не только Санкт-Петербурга, но и всей России. А для Ижорских заводов будет особым подарком навстречу грядущему в 2022 году 300-летнему юбилею.

Литература

1. Богданов-Березовский В. В. В. Щербачёв // Ра­бочий и театр. 1936. № 16. С. 14–16.
2. Богданов-Березовский В. Проблема реализма в музыке // Звезда. 1935. № 11. С. 182–194.
3. В. В. Щербачёв: Статьи, материалы, письма / сост. Р. Слонимская, общ. ред. А. Крюкова. Л.: Советский композитор, Ленинградское отделение, 1985. 360 с.
4. Зимин П. К проблеме песенно-симфонического жанра. (Заметки акустика в связи с исполнением «Ижорской» симфонии) // Советская музыка. 1936. № 2. С. 61–63.
5. Ирклей А. «Ижорская симфония» // Ижорец. 1971. № 151 (4904). 19 августа. С. 3.
6. Киров в музыке // Смена. 1935. № 271 (3194). 26 ноября. С. 4.
7. Н. Я. Мясковский. Собрание материалов в 2 томах. Т. 2: Литературное наследие. Письма. Изд. 2-е / ред., сост. и примеч. С. Шлифштейна. М.: Му­зыка, 1964. 612 с.
8. Об опере «Великая дружба» В. Мурадели. Поста­новление ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года // Правда. 1948. № 42 (10783). 11 февраля. С. 1.
9. О перестройке литературно-художественных организаций. Постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года // Правда. 1932. № 14 (5279). 24 апреля. С. 1.
10. Орлов Г. Владимир Владимирович Щербачёв. Очерк жизни и творчества. Л.: Советский композитор, 1959. 128 с.
11. Острецов А. 4-я («Ижорская») симфония В. Щер­бачёва // Советская музыка. 1938. № 5. С. 15–25.
12. Пути развития советской музыки: краткий обзор / под ред. А. И. Шавердяна. М.—Л.: Музгиз, 1948. 139 с.
13. Радио // Вечерняя Москва. 1936. № 22 (3652). 28 января. С. 2.
14. Радио в Ленинские дни // Советское искусство. 1936. № 4 (290). 22 января. С. 1.
15. Слонимская Р. Н. Симфоническое творчество Вла­ди­мира Щербачёва в контексте культуры. СПб.: Композитор, 2012. 204 с.
16. Слонимская Р. Н. Чувство пути: композитор Владимир Щербачёв. СПб.: Композитор, 2006. 238 с.
17. C. Ш. [Шлифштейн С.] «Ижорская» симфония В. В. Щербачёва // Говорит СССР. 1936. № 3. С. 33–34.