Александр Иванович Демченко, доктор искусствоведения, профессор Саратовской консерватории и Саратовского университета, главный научный сотрудник и руководитель Международного центра комплексных художественных исследований, почетный гражданин Саратова и почетный гражданин Саратовской области, поделился своими воспоминаниями об Альфреде Шнитке, рассказал о его родном городе Энгельсе, о памятных контактах выдающегося композитора с саратовскими коллегами. Беседу провел журналист, сотрудник ГТРК «Саратов» Олег Клишин.

Илл. 1. Олег Клишин и Александр Демченко во время интервью
Fig. 1. Oleg Klishin and Alexander Demchenko during an interview

― Расскажите об отношении Альфреда Шнитке к городу своего детства и о том, какое влияние оказали детские впечатления на его творчество.

― Начнем с того, что он провел в Энгельсе ¹ не год и не два, а целых двенадцать лет — это достаточно большой отрезок жизни. Антуан де Сент-Экзюпери сказал: «Все мы родом из детства». То, что было заложено в детстве — хочет того человек или нет, неизбежно воздействует на весь его последую­щий жизненный путь; если же речь идет о музыканте, на него так или иначе оказывает влияние звуковая аура, окружавшая его в раннем возрасте. Энгельс 1930-х годов ― город многонациональный, где жили русские, немцы, украинцы и представители еще ряда народов, каждый из которых дорожил своей музыкой.

С давних пор напротив Саратова, на левом берегу Волги находилась Покровская слобода, которая впоследствии стала маленьким городом Покровском. И там же со времен Екатерины II в очень большом числе расселялись немецкие колонисты, главным делом которых было выращивание прекрасных сортов пшеницы (кстати, мукой из нее в прежние времена пользовались при дворе английских королей). Вскоре после Октябрьской революции эти немцы, составлявшие основное население левобережья, обратились к Ленину с пожеланием о создании автономии — то была первая из советских национальных автономий.

Покровск стал столицей автономной республики немцев Поволжья, и в соответствии с запросами коммунистической идео­логии его переименовали в Энгельс (полусотней километров по Волге выше Энгельса таким же образом районный центр Екатериненштадт превратился в Маркс). Несмотря на столичный статус, город оставался тем одноэтажным поселением, о котором мы знаем по повести «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля (стоит сказать, что его отец принимал роды у матери Альфреда). Шнитке вспоминал его как «город-сарай», более всего промышлявший трудом мукомолов. Населяли его в основном полугорожане-полуаграрии, определявшие соответствующий сплав совершенно демократической звуковой среды, в которой находился Альфред двенадцать лет.

Я специально изучал этот вопрос и в его музыке неоднократно отмечал след Заволжья, след просторечной среды. В частности, в его произведениях время от времени появлялись интонационные обороты, восходящие к фольклорному жанру, который мы определяем словом «страдания» — жанр песни, получившей широкое хождение на Волге, с помощью которой женщины в вечерний час поверяли друг другу свои сердечные думы.

Примечательны записанные и опубликованные мной воспоминания Раисы Павловны Лоховой, семья которой жила по соседству с Шнитке [4, 199–202]. Семья Шнитке — бабушка, мать, отец и трое детей (Альфред был старшим) — жила в маленьком домике, который походил на деревенскую избушку. Когда Альфред Гарриевич в 1980-е годы приезжал с авторскими концертами в Саратов, мы езди­ли с ним в Энгельс, искали эту избушку, но не нашли, и он очень горевал из-за этого. Он говорил: «Чем дальше я живу, тем чаще в мои воспоминания приходит то детство, которое я провел с теми покровскими мальчишками, среди тогдашних заборов и сараев, и это все больше овладевает моим сознанием как что-то важное и совсем неслучайное в моей жизни. Нет, все-таки какое замечательное детство я провел на берегах Волги» (см. илл. 2).

Илл. 2. Дом в Энгельсе, где жила семья Шнитке
Fig. 2. House in Engels where the Schnittke family lived

Раиса Павловна (к сожалению, она уже ушла из жизни), узнав о кончине Альфреда Гарриевича, очень печалилась, говорила мне: «Никак не могу себе представить — я, можно сказать, нянчила Альфредика, он ушел, а я еще почему-то живу». Вспоминала она о нем в самых теплых тонах (всегда любовно называя его Альфредиком), как об удивительном мальчике — милом, открытом, прямодушном, с которым у всех были доверительные отношения. Она не раз приводила такой факт: в семье Шнитке говорили на немецком и на русском, но бабушка почти не изъясня­лась по-русски, и Альфред уже с трех лет переводил ей сказанное нами на немецкий, а сказанное ею для нас на русский. А еще Раису, как девочку совершенно советского склада, приводило в недоумение то, что бабушка уже с раннего детства Альфреда подолгу уединялась с ним и читала ему немецкую Библию, ведя беседы о прочитанном. Надо думать, что это тоже отразилось в его творчестве второй половины 1970-х — 1980-х го­дов, когда он написал массу рели­гиозных сочинений — таких как Реквием, Концерт для смешанного хора на слова Г. Нарекаци или другой, чисто православный концерт под названием «Стихи покаянные».

― Насколько я знаю, у вас были достаточно тесные контакты с композитором, в том числе потому, что под вашим руководством одна из студенток консерватории написала дипломную работу о творчестве Шнитке. Расскажите об этом.

― На сегодняшнем нашем жизненном горизонте я один из тех немногих саратовцев, кто имел прямые контакты с Альфредом Гарриевичем, и у нас были дружеские отношения. Мы обращались друг к другу по имени, хотя я на восемь лет моложе его. Познакомились мы благодаря саратовскому композитору Елене Владимировне Гохман. И это знакомство мне очень пригодилось по случаю написания дипломной работы одной из моих студенток-заочниц, Галиной Соболевской. Мы с ней уже довольно плотно занимались темой из музыкальной классики, как вдруг она приехала ко мне с сообщением, что побывала на концерте в Москве, где услышала Реквием Шнитке. Впечатление от музыки было настолько сильным, что ей во чтобы то ни стало захотелось писать о музыке этого композитора. Уговорила она меня без труда и потому, что я заодно задался корыстной целью с ее помощью «обогатить» нашу консерваторию, в фондах которой тогда не было ни нот, ни звукозаписей произведений Альфреда Гарриевича. Связался с ним, но возникло другое препятствие, о котором он высказался по телефону: «Александр, ну чем я могу вам помочь? Вы же знаете, что меня не издают и не записывают на радио, так что все, что есть — есть только у меня». И в подтверждение сказанного прислал мне открытку (см. илл. 3). Но благодаря его отзывчивости мы нашли выход. Когда я сказал ему, что Галя живет неподалеку от Москвы (она из города Петушки Владимирской области, где проживает сейчас и уже сорок лет работает в местной музыкальной школе), он предложил: «Давайте сделаем так — пусть она свяжется со мной и приезжает ко мне домой. Я ее буду устраивать на кухне. Ноты и магнитофон будут в ее распоряжении. И пусть работает, сколько понадобится». Таких «заходов» у Гали было около десяти, и она вспоминает о них как о Божьей благодати, потому что полюбившийся ей компо­зитор оказался человеком удивительно теп­лым. Такой же была и его супруга Ирина Фё­доровна, которая не только чаем ее поила, но и вре­менами садилась за рояль, чтобы показать особенно трудные фрагменты. Так Галя изучила большую массу нот и звукозаписей, с великим энтузиазмом написала дипломную, и это была первая крупная исследовательская работа о музыке Шнитке ² — в сущности, самая настоящая монография — не только в стенах Саратовской консерватории, но и в стране, и даже в мире, поскольку до этого ей было посвящено только несколько небольших статей, из которых наиболее значимой являлась работа С. Савенко [12].

Илл. 3. Открытка Альфреда Шнитке, адресованная Александру Демченко
Fig. 3. Postcard from Alfred Schnittke addressed to Alexander Demchenko

Однако на пути к успеху у нас с Галей появилось другое неожиданное препятствие. В начале 1980-х годов, когда писалась эта работа, отношение к музыке Альфреда Шнитке было далеко не однозначным, поскольку за ним закрепился ярлык «авангардист». Помню, меня вызвали на заседание партбюро Саратовской консерватории, где совершенно откровенно заявили: «Александр Иванович, чем вы занимаетесь? Это же форменное безо­бразие!» Они узнали о наших занятиях с Галей, когда собирали сведения о том, какие дипломные работы выносятся на госэкзамен. Секретарь партбюро выразил свое отношение совершенно отчетливо: «Шнитке — это не наш человек». Я, естественно, не стал говорить, что если это не «ваш» человек, то для многих других это, безусловно, «наш» человек.

― Как же удалось отстоять тему?

― В этом обсуждении пришлось применить особую тактику. Я внимательно посмотрел на лица членов партбюро и задал им странный вопрос: перечислив более десятка хорошо известных фильмов, спросил, как они относятся к этой кинопродукции. Члены партбюро закивали головой: «А как мы можем относиться — это замечательные фильмы». И тут же возмутились: «Какое это имеет отношение к тому, о чем идет речь?» На что я ответил, что музыку к ним написал авангардист Шнитке, и сделал это так, что любой человек воспринимает ее как замечательную и необходимую для этих фильмов. Следовательно, Альфред Шнитке предстает здесь как безусловный демократ, а мы с вами прекрасно знаем, что демократизм — знамя советского искусства. И добавил, обращаясь к секретарю партбюро: «Если не ошибаюсь, вы уроженец Энгельса?» Он подтвердил это опять-таки с недоумением: «К чему такой вопрос?» Тогда пришлось привести его в некоторое замешательство: «Да дело в том, что Шнитке — ваш земляк, а вы говорите, что это не ваш человек». В результате мне сказали: «Поступайте, как хотите, но мы бы на вашем месте хорошенько подумали». Так удалось отстоять работу, а госкомиссия, в которой не было членов партбюро, единодушно поставила отличную оценку, и мы гордимся тем, что эта работа стала первым из больших трудов о музыке Шнитке и появился он у нас, на Саратовской земле (см. илл. 4).

Илл. 4. Галина Соболевская и Александр Демченко после защиты дипломной работы, 1983 год
Fig. 4. Galina Sobolevskaya and Alexander Demchenko after defending their thesis, 1983

― Были ли у Альфреда Шнитке какие-либо отношения с саратовскими коллегами по творчеству?

― В Московской консерватории он учился в одном классе композиции у профессора Евгения Кирилловича Голубева вместе с Олегом Моралёвым и не раз упоминал его в наших разговорах, интересовался его творческой судьбой. Но особенно примечательны его контакты с Еленой Владимировной Гохман. Она была на год младше Альфреда Гарриевича, ушла из жизни много позже него. Для нас это тоже неоценимое музыкальное сокровище, которое мы бережно чтим как наиболее значимую композиторскую фигуру, выросшую непосредственно на почве саратовской художественной культуры. Она с раннего детства считала, что непременно будет композитором, и, окончив Саратовское музыкальное училище (а по натуре являясь очень замкнутым и домашним человеком), вынуждена была поступать в Московскую консерваторию, поскольку в Саратовской консерватории тех лет еще не было композиторского отделения. Когда Альфред, тогдашний старшекурсник консерватории, узнал, что она приехала из Поволжья, он сразу же отыскал ее. Временами они встречались, показывали друг другу что-то из написанного. Он тогда очень хорошо отозвался о таких ее консерваторских работах, как Вокаль­ный цикл на стихи Рабиндраната Тагора и Фортепианный концерт, а она рассказывала мне о своих впечатлениях от оратории «Нагасаки», кантаты «Песни войны и мире» и Первого скрипичного концерта. Они сразу же перешли на «ты», и забавно, что, встречая ее, он говорил: «Я — Энгельс, ты — Саратов». И начинал напевать мелодию популяр­ной тогда песни Андрея Эшпая со словами «Мы с тобой два берега у одной реки». Кстати, я воспользовался этим и в 2017 году выпустил книгу «Два гения с берегов Волги», с подзаголовком из двух имен: Альфред Шнитке, Елена Гохман [4]. Дизайнер издания предложил интересную обложку: снимок, сделанный из космоса, где с одной стороны Волги видна набережная Саратова, а с другой — прибрежная застройка Энгельса, а берега соединяет ниточка нашего знаменитого моста (см. илл. 5).

Илл. 5. Обложка книги Александра Демченко «Два гения с берегов Волги. Альфред Шнитке. Елена Гохман» [4]
Fig. 5. Cover of the book by Alexander Demchenko “Two Geniuses from the Banks of the Volga. Alfred Schnittke. Elena Gokhman” [4]

Благодаря Елене Владимировне мы нередко вместе выезжали в Москву, когда узнавали о каких-либо больших премьерах музыки Альфреда Гарриевича. Концерты его всегда проходили с аншлагом. И мы с радостью каждый раз убеждались, что в противовес официальному неприятию его аудитория все более разрасталась. Когда мы приезжали в Москву и наведывались в кассу, билетов уже не было и в помине. Приходилось звонить Альфреду, а он для своих близких людей обычно приберегал в концертном зале два ряда мест, так что мы всегда слышали от него: «Все в порядке, приходите, я вас устрою».

Когда в середине 1980-х годов он приехал с авторскими концертами в Саратов, мы с Еленой Владимировной устроили большое чаепитие, и он пришел к нам со своим младшим братом, поэтом Виктором. И вскоре спросил: «Лена, надеюсь, ты за время наших разлук что-то написала?» Она ответила: «Альфред, ты — настоящий вредитель. Я человек классической ориентации, а ты своим авангардом испортил меня. В том числе, если помнишь, мы с Сашей приезжали в Горький на скандальную премьеру твоей Первой симфонии с Геннадием Рождественским. Тогда ты еще с такой благодарностью отзывался о Родионе Щедрине, который как председатель Союза композиторов России дал „зеленый свет“ этой премьере. И когда я услышала тот ультраавангард, первый раз в жизни попробовала сделать что-то похожее. Так по твоим следам через несколько лет появился концерт для оркестра под названием „Импровизации“».

Илл. 6. После авторского концерта в Саратовской филармонии (1981): дирижер Г. Корчмар, пианист А. Катц, А. Шнитке, пианист В. Фельцман, скрипач В. Шувалов
Fig. 6. After the author’s concert at the Saratov Philharmonic (1981): conductor G. Korchmar, pianist A. Katz, A. Schnittke, pianist V. Feltsman, violinist V. Shuvalov

Альфред Гарриевич сразу же предложил прослушать эту музыку, благо ноты и звуко­запись были под рукой. И вот сорок минут звучали «Импровизации», состоящие из трех частей: Интрада, Элегия и Буффона­да. О первой части он отозвался довольно сдержанно, сказав только, что сам увлекался свое­образной космогонией во Второй симфо­нии и электронной композиции «Поток». Переходя к Буффонаде, он с удивлением заметил, что не мог представить, как в серийной технике можно написать такую «развеселую» музыку. Подошел к роялю и наизусть воспроизвел исходную тему: «Ну, вот они 12 то­нов, всегда полагаешь, что-то ученое будет, а здесь такая бурлеска. Как это тебе удалось?» И затем, говоря об Элегии, за­ме­тил, что прослушанная магнитофонная запись оставляет желать лучшего, и попросил Елену Владимировну сыграть музыку на рояле. И с присущей ей удивительной музыкальностью она воспроизвела свое слышание этой вещи. Вот тогда и произошло то, что особенно поразило меня в ту встречу. Он, которого начали признавать в Советском Союзе даже официальные власти, о котором за рубежом говорили во весь голос, произносит: «Вот у нас со времен Вагнера такое понятие существует — бесконечная мелодия. То, что ты сделала, это воистину бесконечная мелодия, причем в духе необарокко, как бы напоминающее Баха, Генделя, но по су­ти сугубо наше, с драматизмом, с бо­левыми дис­сонансами. Лена, вынужден сказать тебе, что мне такой музыки никогда не написать» (см. илл. 7).

Илл. 7. Елена Гохман, после воспроизведения «Элегии»
Fig. 7. Elena Gokhman, after playing “Elegy”

― Насколько я знаю, вы и сами неоднократно встречались с Альфредом Гаррие­вичем.

― Для краткости упомяну только один эпизод, который сохранился в моей памяти, пожалуй, как главенствующий. В 1970-е годы я как музыковед очень увлекся киномузыкой. И кино интересовался, само собой. А Шнитке к этому времени стал нашим ведущим кинокомпозитором, «озвучил» множество фильмов и уже приближался к итоговой для себя цифре в шестьдесят картин. И как-то я договорился о том, что приеду в Москву и мы повидаемся, чтобы обсудить проблемы киномузыки. В частности, мне хотелось переговорить и о плодах его работы в этой сфере. Мы провели с ним в обсуждениях два памятных для меня вечера. Однажды я поделился с ним соображениями относительно его востребованности в кино: «Знаю, что многие режиссеры стремятся заполучить вас как автора музыки к своим фильмам. Мне кажется, одна из причин этого состоит в том, что вы очень хорошо понимаете, что требуется от киномузыки. Вы нигде не выставляете себя на передний план, вы всегда за кадром и всегда в точности соответствуете ситуации. Если требуется что-то сугубо прикладное — вальс, марш или что-то подобное — это всегда будет как нельзя лучше. Если требуется глубина душевных переживаний или сила конфликтного напряжения, то это будет сделано по самой высокой планке. Вспоминаю фильм, с которого начался мой интерес к вашей киномузыке — фильм Андрея Михалкова-Кончаловского „Дядя Ваня“. Вспоминаю сцену прощания двух главных героев — Астрова с женщиной, которую он полюбил (Сергей Бондарчук и Ирина Мирошниченко). Они начинают разговор, и за кадром начинает звучать музыка. Тихо-тихо, еле слышно, но она, на мой взгляд, дает такую ноту, которая лучше всяких слов говорит о несостоявшемся счастье, несостоявшейся любви». Альфред ответил примерно следующее: «В принципе, вы ловите и мою мысль, мое понимание роли композитора в кино. Для меня главное — создать музыкой настроение, а при необходимости, не выходя на передний план, привнести в происходящее на экране нужный подтекст». Говорил я и о другом: «При всей как бы неслышности Вашей музыки бывают моменты, когда она просто оглушительна. Вспоминаю фильм столь почитаемой Вами Ларисы Шепитько „Восхождение“. Вот момент казни Сотникова, виселица. Музыка начинается пианиссимо, а потом это сонорно-шумовое облако начинает расти и в момент казни вырастает до космического масштаба — сверхгрохочущее, заполоняющее все и вся, а затем мгновенный обрыв. То есть — был человек и не стало человека, конец судьбе». Альфред ответил: «Да, время от времени я позволяю себе добиваться громогласных эффектов. Сейчас я работаю с Михаилом Швейцером над „Маленькими трагедиями“, и совсем недавно мы закончили „Египетские ночи“. Сергей Юрский играет там итальянского поэта-­импровизатора». И он показал мне в магнитофонной записи фрагмент музыки из того кадра, где петербургская публика задала поэту тему, он готовится к импровизации, «вызывает» вдохновение, перебирая несколько аккордов на гитаре, и звучание акустической гитары с помощью электроники доводится до ослепительного фонического миража.

Чувствуя мое любопытство, Альфред предложил: «Если хотите, я завтра возьму вас с собой. Мы снимает финальную сцену из „Моцарта и Сальери“». На следующий день мы приехали на «Мосфильм», и я пере­жил счастливый случай быть свидетелем работы таких актеров, как Валерий Золотухин и Иннокентий Смоктуновский. Михаил Швейцер отснимал кадр за кадром, но не все устраивало его в игре Золотухина, который за инструментом должен был имитировать вдохновенное исполнение, поражавшее Сальери. «Альфред, дорогой, это, пожалуй, твоя епархия. Отдаю все в твое владение. Поработай с Валерием». И Альфред включился, помогая Золотухину создать впечатление вдохновения, показывая подобающие тому движения рук и тела, а также мимику. Один момент памятный был, когда он предлагал два варианта исполнения и пребывал в сомнениях: «Можно сделать так этот кусок, а можно сделать так». Обращается ко мне: «Александр, как вы думаете, какой лучше?» Я высказался за первый вариант — он и вошел в фильм. А по отношению к Иннокентию Михайловичу Смоктуновскому, который заканчивает эту финальную сцену тем, что бросает свои «лапы» на клавиатуру, вызывая грохочущую сатаническую музыку, ни у кого никаких сомнений не было.

― Вы опубликовали несколько книг о творчестве маэстро. Расскажите о них.

― За свою бытность выпустил шесть книжных изданий разного рода ([1], [2], [3], [4], [6], [7]). Первое из них, вышедшее в 2009 го­ду, называлось «Гений из Энгельса». Эта книга появилась по инициативе администрации города Энгельса, целиком профинансировавшей ее издание. В следующих своих работах стремился представить разные ракур­сы осмысления творчества композитора. Но в каж­дой из них так или иначе выделял четыре основополагающих акцента. Два можно определить понятиями «локус» и «глобус». «Локус» — то есть локальное. Думаю, что ни в какой из других книг о Шнитке вы не встретите такого наполнения содержания тем, что шло от впечатлений композитора от жизни, проведенной им в детстве на берегах Волги. С другой стороны, не менее акцентирую я и «глобус», то есть глобальное. Одна из множества моих научных статей, посвященных его творчеству, называется «Художник планетарного масштаба» [8]. Его композиторское сознание при всей укорененности в нашем отечественном бытии ни в коем случае не ограничивалось им, широко охватывая и общемировое пространство. Два других акцента обозначены в подзаголовке монографии, опубликованной московским издательством «Композитор»: «Альфред Шнитке. Контексты и концепты» [2]. Контексты — это непременное соприсутствие в его творчестве связей со всеми сторонами художественной культуры, а он был человеком удивительного ума, образованности, очень многое знал о мировом искусстве, — и вот эти контексты способствовали воссозданию в его музыке проблематики того самого общемирового пространства. Наконец, концепты, то есть смысловые глубины, которые скрываются в недрах звуковых миров его произведений (см. илл. 8).

Илл. 8. Обложки книг Александра Демченко «Альфред Шнитке. Контексты и концепты» [2]
и «Наш Альфред Шнитке» [5]
Fig. 8. Covers of the books by Alexander Demchenko “Alfred Schnittke. Contexts and concepts” [2]
and “Our Alfred Schnittke” [5]

― Как память о Шнитке сохраняется в Саратовском крае сегодня?

― Первый памятник Альфреду Гарриевичу Шнитке появился в Энгельсе (скульпторы А. и С. Щербаковы, открыт в 2018 году), там работает музыкально-эстетический лицей его имени, которое было присвоено этому учебному заведению в 2003 году. Это же имя с 2001 года носит Саратовская областная филармония. В Саратовской консерватории в 1990-е годы с согласия Шнитке была создана научно-творческая структура — Шнитке-­центр. Вслед за тем Шнитке-центр был организован в Московском государственном институте музыки имени А. Г. Шнитке (как известно, это заведение выросло из музыкаль­ного училища имени Октябрьской революции, где учился будущий композитор). Саратовская консерватория начиная с 1996 го­да каждые два года проводит Международ­ный конкурс молодых композиторов имени А. Г. Шнитке. И можно перечислить еще массу художественных акций, связанных с его жизнью и творчеством. Так что в некотором роде мы можем считать себя форпос­том популяризации и распространения его музыки.

К примеру, в нынешнем году работаю­щий при Саратовской консерватории Международный Центр комплексных художественных исследований провел Междуна­родный форум «Альфред Шнитке и его время», по материалам которого изданы два тома альманаха «Диалог искусств и арт-пара­дигм» ([10], [11]). В связи с 90-летием Альфре­да Гарриевича мне удалось опубликовать две книги: «Четыре взгляда из XXI столетия» [9] и при финансовой поддержке Прави­тельства Саратовской области большим тиражом «Наш Альфред Шнитке» [5] (см. илл. 8), где феномен творческого наследия выдающегося композитора трактуется как драгоценное достояние и всей России, и, в част­ности, Саратовского края.

Список источников

1. Демченко А. И. Альфред Шнитке. К 85-летию со дня рождения. Саратов : Саратовская государственная консерватория имени Л. В. Собинова, 2019. 122 с.
2. Демченко А. И. Альфред Шнитке. Контексты и кон­цепты. М. : Композитор, 2009. 253 с.
3. Демченко А. И. Гений из Энгельса. Альфред Шнитке — штрихи к портрету. Саратов : Спектр, 2009. 128 с.
4. Демченко А. И. Два гения с берегов Волги. Альфред Шнитке. Елена Гохман. Саратов : Саратовская государственная консерватория имени Л. В. Со­бинова, 2017. 368 с.
5. Демченко А. И. Наш Альфред Шнитке. Саратов : Из­дательский дом «Волга», 2024. 176 с.
6. Демченко А. И. «Немецкий композитор из России…». Тамбов : Тамбовский государственный музыкально-педагогический институт имени С. В. Рахманинова, 2019. 256 с.
7. Демченко А. И. Творчество А. Г. Шнитке. Саратов : Саратовская государственная консерва­тория имени Л. В. Собинова, 2016. 29 с.
8. Демченко А. И. Художник планетарного масштаба // Искусство и культура. 2014. № 4. С.18–41.
9. Демченко А. И. Четыре взгляда из XXI столетия. К 90-летию со дня рождения Альфреда Шнитке. Саратов : Саратовская государственная консерватория имени Л. В. Собинова, 2024. 78 с.
10. Диалог искусств и арт-парадигм. Т. 73. Саратов : Саратовская государственная консерватория имени Л. В. Собинова, 2024. 314 с.
11. Диалог искусств и арт-парадигм. Т. 74. Саратов : Саратовская государственная консерватория имени Л.В. Собинова, 2024. 302 с.
12. Савенко С. И. Портрет художника в зрелости // Советская музыка. 1981. № 9. С. 35–42.

Фото предоставлено Александром Демченко