В последнее время мне звонили и писали несколько человек с вопросами об Уст­вольской, и я с удивлением понял, что слыву ее учеником и знатоком. Сразу скажу: это не так. Я проучился у Галины Ивановны ровно десять месяцев, переведясь в Ленинградское училище при консерватории из Краснодарского. Мне было 19 лет, я впервые стал жить один, у меня началась бурная личная жизнь, что сказалось на посещении занятий, и в результате меня отчислили из училища в этом же году. Кто такая Галина Ивановна — я тогда совершенно не отдавал себе отчета. Слышал какое-то одно ее сочинение, и оно мне совершенно не понравилось.

 

Вообще, я хотел попасть в класс Ва­ле­рия Гаврилина, «Русскую тетрадь» которого я знал и ценил. Занятия с Галиной Ивановной (повторюсь, их было немного) мне запомнились тем, что мы писали в классе фрагмент по предложенной программе (обычной, типа вечер или осень), что поначалу составляло для меня изрядную трудность — мне до этого не приходилось сочинять без инструмента.

 

Пренай (Литва), 1970-е годы

Галина Ивановна никогда (во всяком случае, при мне) не ссылалась ни на какую музыку. Советы ее были исключительно технологическими: здесь сократить, тут прибавить.

Однажды я собирался вечером идти на премьеру вокального цикла Шостаковича и сказал ей об этом. Реакция ее меня изумила. Она сказала: «Ну, если вам делать нечего вечером — сходите, там Софа Вакман будет аккомпанировать». По тогдашним временам это было неслыханно, тем более, я знал, что она была его ученицей.

Задним числом я понял, что ее собственный композиторский опыт настолько исключителен и уникален, что воспользоваться им в преподавании она совершенно не могла, поэтому ее занятия носили довольно формальный характер (я говорю только о своих впечатлениях). Вообще мне казалось, что она тяготится этой работой — иногда она с трудом скрывала раздражение, и это было заметно.

Меня она, естественно, никак среди своих учеников не выделяла, как, собственно, на моей памяти — никого. Впрочем, был один случай: я принес ей несколько начальных страниц сонаты для рояля, и она вдруг сказала: «Дайте ноты, я вам пятерку поставлю». С годами эта пятерка приобрела для меня вес — уже сильно позднее, когда я понял, с автором какого масштаба свела меня жизнь. По-настоящему я понял этот масштаб, услышав на премьере в Союзе композиторов ее Вторую симфонию. Для меня это был невероятный шок.

Несколько раз я ее встречал на концертах позже, здоровался — она отвечала, но я понимал, что она меня не помнит.

Репетиция мировой премьеры Второй cимфонии в Хильверсуме (Голландия), 2005 год

Я знаю и люблю все ее сочинения (из основного ее, очень компактного списка), но особо — Пятую сонату и Пятую симфонию, неправдоподобно точные и прекрасные. Считаю ее гениальным автором мирового значения.

Чтобы чем-нибудь закончить, вспомню один случай. Я прихожу на ее урок, Галина Ивановна стоит возле класса и говорит: «Юра, урока не будет, — меня и вас не допускают к занятиям, потому что мы не сделали флюорографию. Я сейчас иду ее делать, идемте со мной». И мы пошли с ней в районную поликлинику…