В последнее время внимание исследователей все больше привлекают различные аспекты деятельности Императорского Русского музыкального общества (ИРМО) и его региональных отделений (см., например, [25; 29]). Однако один из вопросов — институт почетных членов общества и их связь с местными отделениями организации, несмотря на то, что присвоение этого звания крупнейшим музыкальным деятелям России в конце XIX — начале ХХ века достаточно прочно вошло в практику ИРМО, — еще не нашел отражения в современной музыкальной науке1.

В структуру ИРМО почетные члены вхо­дили наравне с членами-соревнователями, действительными членами и членами-посе­ти­телями. По Уставу общества 1859 года, это звание могло присваиваться известным русским и иностранным артистам, особенно тем, которые принесли «пользу музыке в России» [7, 394]. Местные отделения полу­чили такую возможность несколько позже, на основании статьи 12 Устава ИРМО, утвержденного в 1873 го­ду [31]. Эти правила сохранились и в Уставе 1885 года [32]. Согласно ему, звание почетного члена ИРМО могло быть присвоено лицам, отличающимся «особенными музыкальными достоинствами» и пользую­щимся «почетною известностью» (это компо­зи­торы, исполнители, преподаватели и даже писатели) [32, 4]. В другую группу потен­циальных почетных членов общества входили мецена­ты и представители власти всех уровней — «лица, особенно содействую­щие успехам музыкального искусства в России и материальному упрочению Импера­торского русского му­зыкального общества» [32, 4–5]. Мраморные доски с именами почетных членов местных отделений ИРМО после их утверждения главной дирекцией должны были быть размеще­ны в концертных залах этих отделений, а об­ладателям звания вручались грамоты [32, 6].

В 1906 году почетными членами Екатеринодарского отделения ИРМО среди прочих были избраны шесть выдающихся русских музыкантов — Н. А. Римский-Корсаков, М. А. Балакирев, Ц. А. Кюи, Э. Ф. Направник, А. К. Глазунов и С. В. Рахманинов.

Проведенный нами анализ документов, хранящихся в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб), Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), Государственном архиве Краснодарского края (ГАКК), а также публикаций в центральной и местной периодике того времени позволил переосмыслить процесс открытия в Екатеринодаре отделения ИРМО и выявить возможные причины избрания этих деятелей му­зыкальной культуры.

Отделение ИРМО в Екатеринодаре было открыто в 1900 году. В немногочисленных работах, посвященных его деятельности [28; 33; 34], сложилась мифологема о планомерной подготовке его создания Акимом Дмит­риевичем Бигдаем (1855–1909) — мировым судьей, музыкантом-любителем, известным собирателем кубанских народных песен2, и Павлом Александровичем Махровским3 (1860– ?), учившимся в Московской и Пе­тербургской (в классе Н. А. Римского-Корса­кова) консерваториях, но в силу обстоятельств не прошедшего полного курса.

По нашему мнению, открытие отделения — событие, знаковое для Кубани, не носило закономерного характера.

В конце XIX века Бигдай возглавлял в Ека­теринодаре ряд благотворительных орга­ни­заций. Как отмечали современники, отличительными чертами его характера являлись «в высшей степени присущая ему способность инициативы, и затем умение добиться реализации этой инициативы в действи­тель­ности» [23]. Став в 1896 году главой Екате­рино­дарского кружка любителей музыки, Биг­дай занялся его объединением с драматическим кружком4. В 1897 году по инициативе Бигдая открылись вечерние курсы теории му­зыки, сольфеджио и хорового пения, работавшие по программам Придворной певческой ка­пел­лы и подготовительных курсов консерваторий, за руководство которыми взялся только что вернувшийся из длительной поездки по странам Юго-Восточной Азии Махровский5. В январе 1898 года силами кружка была осуществлена постановка оперетты Махровского и Бигдая «Черноморский побыт»6, после которой творческая активность этого объединения практически прекратилась.

Тем не менее 1 октября 1899 года7 при кружке открылись музыкальные классы (пения, фортепиано и скрипки). При этом Бигдай попросил у городской думы субсидию для возможности бесплатного обучения детей горожан на духовых инструментах, «в такой степени, чтобы игра на них могла впоследствии дать ученикам средства для зара­ботка» [14].

А в «Русской музыкальной газете» была опубликована информация, что эти музыкальные классы «с будущего сезона расширяют свою деятельность прибавлением к классам фортепиано и пения-solo еще классов скрипки и виолончели. <...> предположено открыть для учителей и учительниц народных училищ классы певческой грамоты и хорового духовного и светского пения <...>» [17] с преподаванием элементарной теории музыки, сольфеджио, изучением истории церковного пения, постановкой голоса и другим. Подобное заявление не совсем верно отражало реалии: собственных педагогических кадров на Кубани не было, а музыкантов-любителей, способных вести занятия, собирали по всему городу. Получив рекомендации от директора Московской консерватории В. И. Сафонова, в Екатеринодар приехали «свободные художники» — пианистка Л. С. Болотнова и певец, артист русской оперы А. И. Яхонтов, который, однако, уже в феврале 1900 года покинул город. Забегая вперед, скажем, что классы с трудом завершили свой первый и един­ственный учебный год.

После преобразования кружка в Екатеринодарское общество любителей изящных искусств в феврале 1900 года Бигдай не только не был избран его председателем, но даже не вошел в правление. Вероятно, предчувствуя это, Бигдай в декабре 1899 года написал в главную дирекцию ИРМО пространное письмо, в котором, ссылаясь на опыт всего двухмесячной работы музыкальных классов, обосновал необходимость открытия в Екатеринодаре отделения ИРМО и музыкального училища при нем. «Существование будущего отделения Императорского музыкального общества в смысле возможности иметь достаточное количество членов, — заявляет Бигдай, — а, следовательно, и средств существования может считаться наперед обеспеченным»8. В планах Бигдая было и распространение «района действия Кубанского отделения на весь Север Кавказа, то есть на Терскую область и губернии Ставропольскую и Черноморскую»9.

На запрос столицы у начальника области сведений о работе музыкальных классов Бигдай предлагает «дать условный [ответ], а именно: “В области заметна нужда в му­зыкальном образовании, чему служит доказательством успех регентских курсов, открытых несколько тому назад10 одним из благотворительных обществ <…>”»11. Здесь идет речь о летних курсах пения 1896 года, которыми руководил известный хормейстер А. Н. Карасёв12.

Не зная всех обстоятельств, главная ди­рекция ИРМО на заседании 22 октября 1900 го­да приняла решение об открытии Екатеринодарского отделения13. Однако уже 1 сентября 1901 года, «по случаю неимения денежных средств»14, и само отделение, и, соответственно, музыкальные классы прекратили работу. Незадолго до этого к новому месту службы уехал из города и Бигдай.

Анализ ситуации, сложившейся в музыкальной культуре Екатеринодара конца XIX ве­ка, позволяет предположить, что необходимости здесь отделения ИРМО не было. Как отмечал Г. П. Борисов, «открытие отделения внешне выглядело неудачной попыткой искусственного ускорения развития му­зыкаль­ной культуры города» [6, 10]. Для небольшой горстки музыкантов двух организаций — Общества любителей изящных искусств и отделения ИРМО — было слишком много! Это привело к длительным разногласиям между ними.

Между тем уровень музыкального просвещения в Екатеринодаре оставался невысоким, а музыкальная жизнь — слабо развитой. Известный краснодарский педагог М. Д. Кирлиан15 называл Екатеринодар «музыкальным захолустьем» (цит. по [34, 9]). Характерно и замечание Махровского, относящееся к 1918 году: «К сожалению, благодаря малокультурности местной интеллигенции — преимущественно военной и служащей, ека­теринодарское о[бщест]во проявило ма­ло интереса к музыкальным классам (и вообще к музыке, на которую смотрели, как на забаву)»16.

Деятельность Екатеринодарского отделения ИРМО возобновилась только 22 декабря 1905 года17, а музыкальных классов при нем — 1 ноября 1906 года [30].

К этому времени ситуация в культурной жизни города несколько изменилась. Для единственного в городе Общества любителей изящных искусств приоритетной становилась работа литературно-драматической и малорусской (украинской) секций, что вызывало недовольство местной публики. Например, екатеринодарский корреспондент ростовской газеты «Приазовский край» так характеризовал творческую жизнь этого объединения: «Что такое Екатеринодарское общество изящных искусств? Какие цели преследует оно, какое дело, живое, инте­рес­ное дело создало оно? Литературные вечера, на которых лекторы косноязычно пережевывают то, что вы успели уже забыть? Любительские спектакли для пресыщенной публики, от которых эту публику давно уже тошнит? Спевки любительского хора, от которых хочется сбежать на край света?» [27]. А в ноябре 1904 года в местной прессе и вовсе высказывали предположение, что общество уже прекратило свое существование [15], и для этого имелись веские основания. Отметим, что в дальнейшем, после выхода 17 октября 1905 года манифеста Николая II об усовершенствовании государственного порядка, Екатеринодарское общество любите­лей изящных искусств смогло возобновить свою деятельность только спустя полтора года.

Концертная активность местных музыкан­тов также начала постепенно замирать: резко снизилось число их выступлений, залы перестали заполняться публикой. Обучение велось только в частных классах и школах. Притока свежих профессионально-подготовленных музыкальных кадров на Кубань почти не было.

В этих условиях появилась необходимость возрождения местного отделения ИРМО и при нем музыкальных классов.

Вновь избранной дирекцией отделения ИРМО руководить классами был пригла­шен преподаватель фортепианной игры музыкального училища Ростовского отделения ИРМО Александр Михайлович Рутин (? –1932)18. Ему удалось организовать работу нового учебного заведения. По сравнению с 1900 годом выбор специальностей был значительно расширен: открылись классы пения, фортепиано, скрипки, виолончели, теории музыки и всех духовых инструментов. Рутин ездил в Москву и Петербург для переговоров с потенциальными преподавателями, в результате чего в Екатеринодаре стали работать: известный оперный певец — заслуженный артист Императорских театров, профессор пения Иван Васильевич Матчинский19, выпускницы Петербургской консерватории (класс фортепиано А. Н. Есиповой) Э. С. Вейль-Яницкая и Берлинской консерватории О. Н. Барабаш, ученик Л. Ауэра Р. И. Каминский и другие. Для занятий было арендовано помещение в центре города, налажена концертная деятельность педагогов20.

По инициативе Рутина 11 февраля 1907 го­да на общем собрании действительных членов отделения было принято решение об избрании его первых почетных членов [19, 4]21. В их число вошли председатель ИРМО — великая княгиня Александра Иосифовна, и на­чальник Кубанской области и наказной атаман Кубанского казачьего войска генерал-лейтенант Николай Иванович Михайлов с супругой Анной Павловной (в феврале 1908 года на этом посту его сменил Михаил Павлович Бабыч, которого вскоре также избрали почетным членом отделения). Высокой чести оказаться в списке удостоилась и первая председатель Екатеринодарского отделения ИРМО — супруга старшего помощника начальника Кубанской области Софья Иосифовна Бабыч. Оставившая след в истории города, она мало уделяла внимания музыкальным вопросам22, занимаясь благотворительными делами: на ее попечении была община сестер милосердия Красного Креста. Вместе с представителями местной элиты почетными членами отделения были избраны Римский-Корсаков, Направник, Глазунов, Кюи, Балакирев и Рахманинов.

Сделанный нами анализ концертных программ местных музыкантов (в том числе музыкальных классов / училища и войскового оркестра), а также приезжавших на гастроли артистов и оперных трупп с 1889 (со времени основания кружка любителей музыки) по 1915 год показал, что большинству любителей музыки города эти имена мало о чем говорили.

До 1905 года произведения Балакирева, Глазунова, Кюи, Направника и Римского-Корсакова звучали в Екатеринодаре эпизодически, а Рахманинова не звучали вовсе.

Согласно публикациям в местной прессе, музыку Римского-Корсакова екатеринодарцы впервые услышали 13 марта 1894 года в исполнении примадонны Маргариты Эйхенвальд (ария Снегурочки). 26 февраля 1895 го­да в Екатеринодаре песню Левко из оперы «Майская ночь» спел Митрофан Чупрынников. 25 марта 1900 года гастролирующий Степан Власов познакомил горожан с романсом «Пророк». Произведения композитора звучали и в любительском исполнении. Так, в концерте Общества любителей изящных искусств 21 февраля 1902 года прозвучал финал из оперы «Ночь перед Рождеством», а некоторое время спустя, в апреле 1903 года, на ученическом вечере музыкальных курсов Г. Тамлера была поставлена опера «Моцарт и Сальери».

Бóльшей популярностью у местных музыкантов пользовались произведения Направника. Известно, что «Колыбельная песня» из оперы «Гарольд» прозвучала 15 января 1890 года в концерте Екатеринодарского кружка любителей музыки. В вечерах этого любительского объединения в 1896 году был исполнен хор из оперы «Нижегородцы» (25 октября) и оркестровая пьеса «Melan­co­lique» (20 ноября). В том же году, 24 июля участники летних курсов пения Карасёва на благотворительном концерте в городском саду показали сцену из оперы «Нижегородцы». А «Русская пляска» с 1902 года вошла в репертуар оркестра Кубанского казачьего войска. Столичные знаменитости, выступавшие в городе, музыке Направника уделяли мало внимания.

Гораздо меньше екатеринодарцы слышали музыку трех других композиторов. Струнный квартет кружка любителей музыки в своих концертах дважды исполнял произведения Глазунова: 4 января 1894 года (квартет № 3 «Славянский» op. 26) и 20 нояб­ря 1896 года (Вальс из Сюиты для струнного квартета op. 35). Увертюра на темы трех русских народных песен Балакирева прозвучала в концерте Екатеринодарских музыкальных классов в ноябре 1899 года. А романс Кюи «Любовь мертвеца» на слова М. Ю. Лермон­това спел в своем концерте 25 марта 1900 го­да знаменитый Леонид Собинов.

Такому безразличию кубанской публики к сочинениям отечественных композиторов не приходится удивляться. Корреспондент местной газеты, сравнивая музыкальные вкусы столичных жителей и кубанской пуб­лики, писал: «Лет двадцать пять тому назад интеллигентная публика обоих наших столиц музыкально воспитывалась на таких произведениях как “Лючия”, “Норма”, “Сомнамбула” и т[ому] п[одобное]; Шуберта и Шумана знала только по имени, Берлиоза и Листа боялась и вовсе композиторами их не считала: Берлиоз был для нее только дирижером, а Лист пианистом. Из русских композиторов знала имена Глинки и Даргомыжского, но из их музыки знала только “Жизнь за царя” и “Русалку”. Благодаря просветительной деятельности таких художников-музыкантов как А. и Н. Рубинштейны, Балакирев, Рим­ский-Корсаков, Бородин, Мусоргский, Глазунов и др[угих], публика обеих столиц не только стала понимать и восхищаться новейшими произведениями иностранных композиторов, но и научилась ценить отечественную музыку.

Большинство нашей екатеринодарской публики до сих пор еще считает идеалом иностранной музыки “Мраволжамие”, а отечествен[ной] — марш “Отрава” <…>» [26].

После 1905 года картина сильно изменилась в лучшую сторону. Это, безусловно, связано с активной просветительской и концертной деятельностью музыкальных классов отделения ИРМО, с возросшим профессиональным мастерством Кубанского войскового оркестра, который под руководством Е. Д. Эспозито превратился в симфонический коллектив, со строительством в 1909 году здания Зимнего театра, позволившим принимать гастролирующие труппы круглогодично. С 1911 года произведения композиторов — почетных членов Екатеринодарского отделения ИРМО стали появляться в программах ученических концертов музыкального училища.

Однако наряду с этим имя Римского-Корсакова неожиданно очень быстро исчезло с концертных афиш ИРМО, а произведения Балакирева, Кюи и Направника стали звучать лишь эпизодически. В репертуаре екатеринодарских музыкантов постепенно утверждается музыка Глазунова: ей целиком посвящаются камерные собрания. Постоянно исполняются в городе фортепианные и вокальные сочинения Рахманинова.

Каковы же были причины у дирекции Екатеринодарского отделения ИРМО возобновлять свою деятельность с избрания почетных членов? И какими критериями она руководствовалась, подбирая кандидатуры? Однозначного ответа сохранившиеся архивные документы не дают. Согласно гипотезе, высказанной в свое время краснодарским исследователем А. А. Слеповым [28, 111] и поддержанной В. А. Фролкиным, члены отделения ИРМО хотели «привлечь внимание авторитетных отечественных музыкантов к учебному заведению» [33, 418]. Это предположение, на наш взгляд, выпадает из исторического контекста.

Творческие и жизненные пути Римского-Кор­сакова, Балакирева и Кюи к началу ХХ ве­ка сильно разошлись. Как писал М. Ф. Гнесин, «Ц. Кюи к старости превратился в сочинителя почти салонных, хотя и “красивых” романсов; Балакирев уединился и замолк, лишь изредка отдаваясь сочинению, по преимуществу используя брошенные в юности и недоконченные отрывки, и выпуская их в свет, как говорили, главным образом для того, чтобы иметь возможность помогать деньгами молодым, подающим надежды композиторам; Римский-Корсаков, младший в “могучей кучке”, сделался великим композитором <…>» [10, 38]. Римский-Корсаков, будучи почетным членом более чем 14 русских и заграничных обществ, с явным безразличием получал оче­редные патенты. Так, В. В. Ястребцев приво­дит ответ композитора на чей-то вопрос, в каких обществах он состоит почетным членом: «А, право, не знаю. Кажется, я состою в каком-то московском Пушкинском кружке, в Академическом союзе и где-то еще. Впрочем <…> я ведь все равно никогда ни на какие собрания не хожу» [18, 466-467].

Кюи и Направник как члены главной дирекции ИРМО принимали непосредственное участие в решении многих вопросов, касающихся деятельности Екатеринодарского отделения. Их подписи стоят под протоколом заседания главной дирекции ИРМО от 18 декабря 1906 года, на котором рассматривался вопрос об утверждении Рутина в должности директора музыкальных классов23. К Направнику неоднократно обращался Махровский. Его подпись стоит под протоколами заседаний главной дирекции ИРМО и об открытии отделения в Екатеринодаре, и о возобновлении его работы.

Глазунов, занимавший пост директора Санкт-Петербургской консерватории, тоже входил в состав дирекции ИРМО, и наряду с Направником и Кюи a priori имел возможность следить за состоянием дел в Екатеринодаре. Впоследствии он неоднократно рекомендовал выпускников возглавляемого им учебного заведения для работы здесь. Питомцы именно Санкт-Петербургской консерватории станут костяком педагогического состава Екатеринодарского, а позже Краснодарского музыкального училища.

При рассмотрении гипотезы Слепова и Фролкина вызывает удивление другое. Как и положено, по Уставу ИРМО, имена почетных членов отделения были обнародованы, правда, только в ежегодных «Отчетах о работе» отделения, издававшихся небольшими тиражами и предназначавшимися больше для служебного пользования. Однако ни в одном печатном издании города (а в 1907 году их было достаточно) информация об избрании выдающихся русских музыкантов почетными членами Екатеринодарского отделения ИРМО не была опубликована! Кроме того, вообще никогда на страницах екатеринодар­ской периодики об этом не говорилось, даже в сообщениях об уходе из жизни Римско­го-Корсакова и Балакирева [8; 16; 22]24. В многочисленных публикациях местной прессы, посвященных выступлению в Екатеринодаре 3 ноября 1913 года Рахманинова, также не было сказано о том, что композитор являлся почетным членом Екатеринодарского отделения ИРМО.

Имена шести избранных музыкантов на мраморных досках также выбиты не были. Вначале музыкальные классы не имели собственного концертного зала (для выступлений арендовались помещения), а к моменту его появления в 1915 году и музыкально-обра­зовательное заведение, и само отделение было в таких долгах, что о подобных излишествах не могло быть и речи.

Тем не менее екатеринодарская дирекция в 1909 году не забыла поздравить Кюи с 50-летием его творческой деятельности. «Екатеринодарское отделение приветствует Вас в день юбилея Вашей славной и плодо­творной деятельности, — говорилось в приветственной телеграмме, — шлет горячие пожелания здоровия и сил одному из стаи славных борцов за свободный прогресс русской музыки»25.

Избрание русских музыкантов почет­ны­ми членами Екатеринодарского отделения ИРМО можно рассматривать как один из шагов повышения авторитета молодого му­зыкаль­ного учебного заведения среди общественно­сти города. Было необходимо сгладить неудачную первую попытку открытия этой организации. Кроме того, сохранились свидетельства современников, что против «училища»26 усиленно велась «подпольная агитация» [13].

Однако стоит уделить внимание и еще одной гипотезе, связанной непосредственно с Рутиным. По свидетельству очевидцев, он хотел организовать работу музыкальных классов на таком высоком уровне, чтобы «серьезно конкурировать с Ростовским отделением Императорского музыкального общества» [13]. А здесь, как указывала А. Ю. Сметанникова, «в списках почетных членов <…> в разное время значились следующие крупные музыкальные фигуры: А. Г. Рубинштейн, Н. Г. Рубинштейн, Дж. Верди, С. Ю. Витте27, П. И. Чайковский, М. А. Балакирев» [29, 93]. В этой связи становится понятным возмож­ный выбор кандидатур. Однако к этому времени позиции Рутина в дирекции отделения ИРМО сильно пошатнулись (формальной причиной послужило отсутствие у него дип­лома консерватории), и в мае 1907 года он со скандалом был уволен, а его деятельность в переписке с главной дирекцией ИРМО получила негативную оценку. Это во многом объясняет «замалчивание» факта избрания почетных членов отделения.

Предложение дирекции Екатеринодар­ско­го отделения об избрании было сдела­но с заметным опозданием, лишь 7 мая 1907 го­да28, а утверждено 21 июня29. Дипломы были подготовлены в июле, а сами композиторы извещены об этом только в октябре.

В ОР РНБ сохранилась грамота № 3303 на имя Цезаря Антоновича Кюи30 от 5 июля 1907 года (см. илл. 1). Судя по ней, местные отделения ИРМО не имели собственных бланков, а использовали единый для всех, куда вносились название отделения, фамилия награждаемого, порядковый номер документа и дата выдачи. Документ подписывался председателем общества и «председательствующим директором» местного отделения (в данном случае — С. С. Бейм).

Илл. 1. Грамота на звание почетного члена Екатеринодарского отделения ИРМО Ц. А. Кюи. 
Публикуется впервые. Илл. из фондов ОР РНБ

В ГАКК хранятся благодарственные письма Балакирева, Кюи, Направника и фото­ко­пия письма Римского-Корсакова. Ответы Глазунова и Рахманинова отсутствуют. Из писем Балакирева и Направника известно, что дирекция отделения выслала им грамоты 5 октября 1907 года. Вероятно, в тот же или ближайшие дни аналогичные документы были направлены и другим композиторам. Октяб­рем датируются и ответные письма: 9-го — Балакирева, 10-го — Кюи, 17-го — Направника, 24-го — Римского-Корсакова. Из письма Балакирева известно, что ему была выслана грамота № 3306.

В ГАКК автографы писем Балакирева, Кюи, Направника и фотокопия письма Римского-Корсакова поступили на рубеже 1970–1980-х годов из Краснодарского музыкального училища имени Н. А. Римского-Корсакова, унаследовавшего их от музыкального училища Екатеринодарского отделения ИРМО.

Учившийся там в конце 1960-х годов В. В. Левицкий вспоминает: «Во время моего обучения в училище все эти письма, наклеенные на картон, а их было шесть (курсив мой. — С. А.), висели на стене в кабинете директора. Когда кто-то из студентов “набедокурит” и ожидается приход в училище для профилактической работы участкового милицио­нера, письма эти снимались и прятались в стол. И как-то раз они просто не вернулись на свое постоянное место. Мы, студенты, на это и внимания не обратили. А чуть позже по училищу пошли разговоры, что этими документами было “оплачено” обучение в столичной консерватории чаду одного из вы­сокопоставленных чиновников»31.

Итак, сохранились оригиналы трех писем и фотокопия одного письма. Краснодарским исследователям об этих документах известно. Однако в немногих публикациях допущены фактологические ошибки.

Первое упоминание о письме Римского-Кор­сакова относится к 1982 году. Автор статьи, приуроченной к 75-летию Краснодарского музыкального училища, допустила неточность, заявляя, что «вместе с общест­венностью Екатеринодара, с городским отделением РМО Римский-Корсаков принимал самое активное участие в открытии музыкального училища» [11, 123]. Ошибочным является и ее указание, что «письмо хранится в городском архиве» [11, 123]. Но в архиве хранится не письмо, а его фотокопия; и хранится она не в городском, а в краевом архиве. Кроме того, музыкальные классы в Екатеринодаре были открыты еще до избрания композитора почетным членом отделения.

Краснодарские музыковеды Слепов [28, 111] и Фролкин [33, 418; 34, 22] называют ответы композиторов телеграммами. Они их опуб­ликовали, но с большим количеством текстологических ошибок и без указания места их хранения [28, 111–112; 33, 418–419]. В другой работе [9, 40] архивные шифры документов не соответствуют действительности32.

Нами установлено: эти документы на про­тяжении более трех десятилетий лежали в сей­фе одного из кабинетов архива, и нынеш­ние сотрудники о них не знают. После наших неоднократных обращений о поиске этих исторических источников к руководству ГАКК, в 2018 году они были найдены, но до сих пор не получили должного оформления и доступ исследователей к ним невозможен.

В 1981 году нами (совместно с музыковедом и педагогом Н. Н. Гаврюшенко) эти документы — в процессе их передачи на государственное хранение — были изучены и описаны. Тогда же были сделаны фотокопии.

***

Рукописный текст писем располагается на од­ной стороне отдельных листов. Формат бумаги устанавливался обмером; поскольку края бумаги срезались, исходными линиями при обмере служили центральные оси (го­ризонтальная и вертикальная) и не срезавшиеся края.

Письмо М. А. Балакирева (см. илл. 2). Автограф. Мелкая скоропись. Формат листа 26 × 19,5 см (левый край срезан). На оборотной стороне листа водяной знак «ORIGINAL LIGAT MILLS»; наименование расположено горизонтально в нижней половине листа. Лист сравнительно хорошо сохранился. Ранее он наклеивался — видны следы клея: белые пятна. В нижнем левом углу, под датой небольшая дырочка. В письме указан номер грамоты Балакирева: 3306. Название «Петроград» в документе 1907 года33 смущать не должно. В кругах интеллигенции это наименование иногда употреблялось в качестве русифицированного варианта слова «Петербург». Им пользовались А. С. Пушкин и Л. Н. Толстой, встречается оно и в письмах М. П. Мусоргского.

«В Екатеринодарское отделение Импе­ра­торского Русского Музыкального Общества.

Получив, при отношении от 5-го се­го октября, грамоту, за № 3.306, на звание Почетного члена Екатеринодарского отделения Императорского Русского Музыкального Общества, спешу выразить искреннюю благодарность за оказанную мне честь.

Композитор Милий Балакирев.

Петроград.

9 октября 1907 г[ода]»

Илл. 2. Копия письма М. А. Балакирева в Екатеринодарское отделение ИРМО.
Публикуется впервые. Илл. из личного архива Сергея Аникиенко

Письмо Ц. А. Кюи (см. илл. 3). Автограф. Очень мелкая скоропись. Письмо адресовано председателю отделения. Формат листа 26,5 × 19 см (левый край отрезан). На обороте водяной знак «ORIGINAL LIGAT MILLS»; наименование расположено вертикально в правой половине листа. Слева по всему краю листа — небольшие дыры, видимо, от скрепления (бумаг в альбом). Лист в прошлом наклеивался некачественным клеем: видны белые пятна в центре, с правого и левого краев. Он сравнительно хорошо сохранился. В нижней части листа, ближе к цент­ру — маленькая наклейка.

«Глубокоуважаемый Г[осподи]н Пред­­седатель!

Позвольте мне, в Вашем лице, выра­зить Екатеринодарскому Отделению мою сердечную признательность за оказанную мне честь избранием в почетные члены Общества.

С искренним и глубоким уважением

Ц. Кюи

10 окт[ября] 1907 г[ода]»

Письмо Э. Ф. Направника (см. илл. 4). Автограф. Написано ровным каллиграфическим почерком. Слева в верхнем углу — личная монограмма: инициалы «Э» и «Ф», вплетенные в общее «Н»; сверху — корона (см. илл. 5). Формат листа 27 × 21,5 см (нижний край неаккуратно срезан). Лист плохо сохранился. Левый и правый края сильно истрепались; слева по всему краю листа — небольшие дыры, видимо, от скрепления; правый нижний угол листа оторвался. Лист в прошлом наклеивался: следы клея — крупное белое пятно в центре, белые пятна и полосы по левому и верхнему краям. Бумага сильно пожелтела. В верхнем правом углу листа — небольшая горизонтальная наклейка; маленькая наклейка также и в нижней части листа.

«В дирекцию Екатеринодарского Отделения Императорского Русского Музыкального Общества.

Считаю приятным долгом выразить Екатеринодарскому Отделению мою благодарность за избрание меня Почетным Членом Отделения.

Грамоту, доставленную при извещении дирекции от 5-го сего октября, получил.

Э. Направник

Петербург 17-го октября 1907 г[ода]»

Письмо Н. А. Римского-Корсакова (см. илл. 6). Фотокопия автографа. Написано довольно крупным почерком. Бумага фотокопии глянцевая, формат 23 × 18 см (верхний край обрезан). По фотокопии видно, что лист с левого края обтрепался, есть небольшие дыры (очевидно, следы прошлого скрепления по левому краю); что позже лист наклеи­вался некачественным клеем и это привело к частичной порче документа. Фотокопия тоже наклеивалась некачественным клеем и пожелтела по краям и в центре.

«В Екатеринодарское отделение Им­пе­раторского Русского музыкального общества.

Искренно благодарен Екатеринодарскому Отделению за оказанную мне честь присылкой грамоты на звание почетного члена.

С искренним почтением

Н. Римский-Корсаков

24 октября 1907 г[ода]

С[анкт-]Петербург»

В правом верхнем углу всех этих писем хранителями архива Краснодарского музыкального училища карандашом проставлены цифры: «1» — в письме Направника, «2» — в письме Римского-Корсакова, «3» — в письме Кюи, «4» — в письме Балакирева. На обороте письма Направника — приписка карандашом: «Подлинные письма композиторов».

Листы писем Балакирева, Кюи и Направника на момент исследования были наклеены верхними углами на плотный серый картон.

***

Избрание шести выдающихся русских музыкантов почетными членами Екатеринодарского отделения ИРМО стало одним из первых шагов возобновленной деятельности ор­ганизации. С большой долей вероятности можно утверждать, что основной задачей этого было прежде всего завоевание в городе авторитета отделения ИРМО и его музыкаль­ных классов. Это приобретало актуальность в момент сильного упадка музыкальной культуры в регионе, когда приоритетными на концертных площадках стали литературно-му­зыкальные программы, драматические поста­новки преимущественно малороссийских авторов и различные водевили.

Несмотря на скудность официальной информации, избрание авторитетных русских музыкантов почетными членами отделения принесло свои плоды. Музыкальные классы, преобразованные вскоре в училище, заложили основу систематического музыкального образования в регионе. С притоком свежих, подготовленных кадров постепенно на Кубани стала формироваться профессиональная музыкальная среда.

Литература

1. Айзенштадт С. А. А. Рутин, П. Виноградов, М. Ша­пи­ро: русская фортепианная школа в форми­ро­ва­нии японской музыкальной культуры // Истори­че­ские, философские, политические и юридические науки, культурология и искусство­ведение. Воп­росы теории и практики. 2014. № 9–2 (47). С. 25–29.
2. Андреев А. О. Кубанская благотворительница Софья Иосифовна Бабыч // С любовью изъ Екатеринодара. URL: http://www.myekaterinodar.ru/ekaterinodar/articles/ekaterinodar-kubanskaya-blagotvoritelnicsa-sofya-iosifovna-bybych (дата обращения: 04.09.2019).
3. Аникиенко С. В. «Чем больше будет пения, тем лучше станут люди» (неизвестное письмо Н. Ф. Фин­дейзена в Екатеринодар) // Художест­венное образование и наука. 2018. № 4 (17). С. 70–78.
4. Аникиенко С. В. Композиторы Eкатеринодара: страницы истории музыкальной жизни Кубани // Музыка композиторов Кубани : коллективная монография. Краснодар : Краснодарский гос. институт культуры, 2018. С. 4–20.
5. Богословский Е. А. [Екатеринодарский кружок любителей музыки]. Кубанские областные ведомости. 1889. 25 ноября.
6. Борисов Г. П. Музыкальная культура Екатерино­дара с начала XIX века по 1920 год. Автореф. дисс. … кандидата искусствоведения. М. : Институт искусствознания, 1992. 16 с.
7. Высочайше утвержденный устав Русского му­зыкаль­ного общества // Полное собрание зако­нов Российской империи, собрание второе. СПб. : Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1861. Т. XXXIV, отделение первое, 1859, № 34441. С. 394–395.
8. Г. М. Римский-Корсаков [Некролог] // Новая за­ря. 1908. 12 июня.
9. Гаврюшенко Н. Н., Аникиенко С. В. Четыре письма выдающихся русских композиторов в Екатеринодар // Вопросы регионоведения : сборник статей / научный редактор В. Е. Науменко. Краснодар, 2002. Выпуск 1. С. 40–44.
10. Гнесин М. Ф. Концерт Олениной-д’Альгейм // Не­известный Михаил Гнесин: статьи из провинциальной прессы 1910-х годов / сост., подгот. к публикации, коммент. С. В. Аникиенко и Г. Ю. Эрцэнгель. Краснодар : Краснодарский гос. институт культуры, 2020. С. 67–70.
11. Земляная Н. Очаг культуры на Кубани // Советская музыка. 1982. № 10. С. 123–124.
12. К 160-летию Русского музыкального общества // Проблемы музыкальной науки. 2018. № 4. С. 65–198.
13. Левский Л. К открытию Императорского му­зыкаль­ного училища // Новая заря. 1906. 6 ок­тября.
14. Летопись областной жизни // Кубанские областные ведомости. 1899. 14 октября.
15. Летопись областной жизни // Кубанские областные ведомости. 1904. 5 ноября.
16. М. А. Балакирев // Кубанский курьер. 1910. 21 мая.
17. Музыка в провинции. Екатеринодар // Русская музыкальная газета. 1900. № 15–16. С. 442.
18. Н. А. Римский-Корсаков. Воспоминания В. В. Яст­ребцева. 1898–1908. В 2 томах. Т. II / общ. ред. А. В. Оссовского. Л. : Госмузиздат, 1960. 643 с.
19. Отчет Екатеринодарского отделения Императорского русского музыкального общества и состоящих при нем музыкальных классов за 1906/7 и 1907/8 годы. Екатеринодар : Типография «Основа», 1908. 68 с. + 7 с.
20. Отчет Екатеринодарского отделения Импе­раторского русского музыкального общества и состоящих при нем музыкальных классов за 1908–9 год. Екатеринодар : Типография «Основа», 1909. 80 с.
21. Отчет о деятельности Кубанского областного статистического комитета за 1897 год // Кубанские областные ведомости. 1898. 7 марта.
22. Перец М. М. А. Балакирев [Некролог] // Отклики Кавказа. 1910. 25 мая.
23. По поводу отъезда А. Д. Бигдая из Екатеринодара // Кубанские областные ведомости. 1901. 7 марта.
24. Пружанский А. М. Отечественные певцы. 1755–1917 : словарь. В 2 частях. Ч. 1. М. : Советский композитор, 1991. 423 с.
25. Русское музыкальное общество (1859–1917): История отделений. М. : Языки славянской культуры, 2012. 536 с.
26. С. Симфонические вечера войскового хора музыкантов // Кубанские областные ведомости. 1903. 19 марта.
27. Серебряный П. Кубанские письма. «Людей нет» // Приазовский край. 1903. 13 апреля.
28. Слепов А. А., Еременко С. И. Музыка и музыканты Екатеринодара : статьи и очерки. Краснодар : Эоловы струны, 2005. 176 с.
29. Сметанникова А. Ю. Ростовское отделение ИРМО: первое десятилетие работы // Проблемы музыкальной науки. 2015. № 1 (18). С. 89–94.
30. С-н Л. Екатеринодар // Театр и искусство. 1906. № 49 (3 декабря). С. 774.
31. Устав Императорского русского музыкального общества: [утвержден 4-го (16-го) июля 1873 го­да]. СПб. : Типография Р. Голике, 1873. 17 с.
32. Устав Императорского русского музыкального общества: [утвержден 4-го (16-го) июня 1873 года, с изменением, последовавшим с Высочайшего разрешения, 9-го (21-го) августа 1885 года]. Тифлис : Скоропечатня М. Мартиросянца и Ко, 1895. 16 с.
33. Фролкин В. А. Из истории Екатеринодарского отделения ИРМО // Русское музыкальное общество (1859–1917): история отделений. М. : Языки славянской культуры, 2012. С. 405–419.
34. Фролкин В. А. Краснодарский музыкальный колледж им. Н. А. Римского-Корсакова: история, события, факты (1906–2006). Краснодар : ООО РИА «АлВи-дизайн», 2006. 240 с.
35. Эрцэнгель Г. Ю., Аникиенко С. В. Аким Дмитрие­вич Бигдай и «Русская музыкальная газета» (к 150-летию со дня рождения Н. Ф. Финдей­зена) // Культурная жизнь Юга России: Социальная память. Актуализация. Модернизация : материалы III Международной научно-практической конференции. Краснодар : Краснодарский гос. институт культуры, 2018. С. 407–411.